День города - Надежда Лидваль

– Катя!

– Да что?

– Ну поговори с мамой. Я же вижу, что ты погрустнела. Голос вон даже осип. Скажи как есть.

– Я не знаю, что сказать.

– Ой господи. Ну тогда я скажу. Не хочешь – не выходи за него. Вот честно, доча. Если душа не лежит, зачем себя насиловать? Потом намучаешься, тем более в чужой стране. Там ни мамы, никого. Ты у меня вон какая красавица. Молоденькая совсем. Вся жизнь впереди. Успеешь ты еще замуж выскочить. Надо для себя пожить. Карьеру сделать какую-никакую, чтоб от мужика не зависеть. А там потом дети пойдут, ты и оглянуться не успеешь. Вот как я…

– Какие дети, мам?

– Как это «какие»? А внуков кто мне рожать будет? Чем я на старости лет буду заниматься? Мне внуков надо.

– Сама же отговариваешь меня замуж выходить.

– Так я не в принципе отговариваю. А говорю, что можно не прямо сейчас. Но вообще лет до тридцати лучше отрожаться, конечно, и дальше заниматься своими делами. А то некоторые тянут до последнего. Вон у бабы Люды внучка…

– Мам, ну надоело уже про внучку бабы Люды. Ты мне сто раз рассказывала.

– Потому что у ребенка должны быть молодые родители. А то будут его в садике спрашивать: «Это тебя мама привела или бабушка?» Плюс силы нужны на дите и здоровье. А она сама из больниц не вылазит и…

– Господи, мам…

– Что «господимам»? Я-то знаю. Хотя действительно. Какое мое дело? Не моя семья – и ладно. У меня вон своих забот. Кстати! У бабушки на даче смородина пошла. Поедем с тобой в субботу собирать. Правда, дожди обещают. Посмотрим. Там крыльцо надо починить. Я в прошлый раз чуть не провалилась. Надо будет деда Олега попросить, если не запил, чтоб доску прибил. Вообще бы там ремонт сделать. Только где денег на все взять? А ты с работой что-нибудь решила? Ну, если не поедешь в свою Америку?

Катя приподняла голову и устроилась на мамином плече поудобнее.

– Тогда я поеду в Москву.

– А что там?

– Буду работать. Жить. Придумаю что-нибудь.

– Переезжать, что ли, собралась?

– Наверное. Не знаю.

– Ой не придумывай.

– А что?

– Ну как ты там одна будешь?

– Как все. У нас многие уехали после универа.

– И что им там, хорошо?

– Кому как. Но вроде не жалеют.

– Ага. Так они тебе и рассказали. Ой не знаю, Катюнь. Что вы там в этой Москве все забыли? Там неизвестно что вообще будет. Тем более ты еще даже поработать не успела. Ты вот сначала опыта наберись у нас, тут. Попробуй, посмотри, где тебе лучше. А кто тебя без опыта возьмет в этой Москве?

– А здесь возьмут?

– Вон иди в любую школу английский преподавать – с руками и ногами заберут. Там знаешь какой дефицит кадров, какая текучка? А ты молодая, перспективная, с педагогическим образованием.

– Я не хочу в школу.

– Ну, милая моя… Хочу, не хочу. Я тоже много чего не хочу. Иди тогда секретарем со знанием английского. Ты и печатаешь быстро. Хочешь, я тете Маше с каучукового завода позвоню? Она тебя устроит. Сначала на стажировку в какой-нибудь отдел, потом закрепишься. С чего-то надо начинать.

– Я не хочу на завод.

– А куда ты хочешь?

– Не знаю.

– Дома сидеть, книжки читать?

– Было бы здорово.

– Я тебе серьезно говорю. Ты вот так просидишь до старости. Надо или работать, или замуж выходить. Я в твоем возрасте пахала как проклятая. Пока папашу твоего не встретила. Пошла бы к тете Маше – так хоть стаж бы начал капать. Хоть какая-то к пенсии копеечка. Мне вот не зачли шесть лет стажа, когда я в Госпитале ветеранов войн уборщицей работала. Нет документов – и все. И хоть ты тресни, не докажешь. Я и так и этак, и в архив писала. Бесполезно. Ты вот знаешь, какая у матери пенсия будет? А, Кать? Ты чего? Уснула, что ли? Доча? Кать, ну что ты? Ты чего расстроилась? Ну перестань, Катюнчик. Ну не расстраивайся. Ой господи боже мой.

31

Кате не хотелось ехать в аэропорт провожать Нейтана, ей было противно даже думать об этом, но и не проводить тоже было нельзя. Нужно своими глазами увидеть, как он сдает багаж и с посадочным уходит на паспортный контроль, нужно знать наверняка, что он покинул город, а не остался караулить Катю у подъезда, чтобы задушить окончательно. К тому же, если не поехать, мама снова начнет расспрашивать: а почему, а что случилось, а неужели помириться никак не получится, а не будет ли Катя потом жалеть? Катя сама не знала, будет или не будет она жалеть. Можно было бы соврать, что уехала в аэропорт, а самой часа два послоняться по улицам и магазинам. Но Нейтан почти наверняка начнет названивать маме, и вежливо спрашивать, где Катя, и сокрушаться… Нет, не будет он сокрушаться. Он одним вздохом даст понять, что ему, такому кроткому и ранимому, разбили сердце и он не понимает за что, точнее – нет, понимает, но скажет это таким тоном, что мама подумает, будто Катя бесится по пустякам и разбрасывается женихами, и, когда Катя вернется, снова начнет ее расспрашивать, а что, а почему, и Кате придется ей объяснять, объяснять, объяснять, объяснять, объяснять, объяснять, объяснять, объяснять, объяснять, объяснять, объяснять, объяснять, объяснять, объяснять, объяснятьобъяснятьобъяснятьобъяснятьобъяснять…

Когда Катя приехала, он стоял возле банкоматов: за спиной рюкзак, в руке паспорт. Чемодана не было. Он смотрел в сторону входа, напряженно, жалобно, с надеждой. Нейтан написал утром, до какого времени будет ждать, если вдруг она захочет с ним попрощаться, хотя он понимает, что не заслужил не то что встречи, а даже одного взгляда ее прекрасных глаз и глупо даже надеяться, но иначе он просто не может, так уж он устроен и так сильно ее любит. Катя нарочно пришла в самый последний момент, чтобы проводы получились покороче. Он заметил ее, когда она только еще подходила к стеклянным дверям. Видно было, что ему захотелось улыбнуться во весь рот, но он сдержался, и улыбка только осветила его глаза и расцвела румянцем на щеках. А потом его лицо снова сделалось жалобным и беззащитным.

– Привет.

– Привет.

– Я думал, ты не придешь.

– Я тоже так думала.

– Но ты пришла.

– Как видишь.

– Спасибо. Это для меня очень важно.

– А где чемодан?

– Уже там. Регистрация была быстрая.

– У тебя две пересадки?

– Да. В Москве и в