Королева Парижа. Роман-фантазия о Коко Шанель - Памела Биннингс Юэн

Коко села в кровати, опершись спиной на подушки, и провела пальцами по своим кудрям.

– Ты что-нибудь выяснил об Андре?

По словам Шпаца, ничего определенного он не узнал, и энергия, поднявшая ее с мягкого матраса, испарилась. Но он продолжал, и к Коко вернулась надежда. Есть шанс, что ее племянник попал в плен. Сердце Коко пропустило удар. Шпац огляделся и понизил голос.

– Ничего определенного, но я слышал кое-какие разговоры.

Она прижала ладони к его груди, пока он продолжал. Он слышал, что есть один французский солдат, который находится в концлагере недалеко от Берлина. Этот солдат вызвал некоторый интерес.

Коко открыла было рот, но Шпац покачал головой.

– Эта новость пока не подтверждена, liebchen[3], – предупредил он.

Коко уронила руки на колени.

– Мне невыносимо ожидание. – Она перевела взгляд на окно. Солнце спряталось за облако, и свет на улице померк. – Когда ты все узнаешь?

– Имей терпение, дорогая. Если информация верна, тебе следует утешиться этим. По крайней мере, ты будешь знать, что он жив и находится в надежных руках. С французскими военнопленными обращаются хорошо. Ему придется много работать, но он будет накормлен и одет. Как только мы узнаем, что это правда, мы будем двигаться дальше.

У Коко в груди словно камень появился. Она наблюдала за Шпацем и анализировала. Выражение лица: спокойное. Тон: размеренный, успокаивающий. Он определенно не лгал. Возможно, он что-то недоговаривал. Но выражение его глаз невозможно было прочитать. Они ей больше ничего не скажут.

Из глубины ее души поднялся ужас. Часть Андре сражалась на линии Мажино, которую летчики люфтваффе разнесли в клочья. У нее вырвался крик:

– Я должна знать, что он жив, Шпац, или я сойду с ума! Просто скажи мне правду!

– Мы все выясним. – Его голос был спокоен. Коко смотрела на него, и в ее груди поворачивался камень. Почему-то она не сомневалась, что он знает больше, чем говорит. Возможно, он боится дать ей ложную надежду. Ей следовало быть осторожной, терпеливой. У нее был только Шпац.

Шли дни, больше никаких новостей об Андре не было. Коко ломала руки, ругала себя за то, что не использовала связи, чтобы избавить мальчика от мобилизации. За то, что вовремя не поняла, что может произойти. Каждое утро Шпац отправлялся в отель «Лютеция». Каждый вечер он возвращался без новостей об Андре. По ночам, когда он засыпал, Коко ходила между спальней и гостиной и курила.

Как-то днем к ней с визитом пришла Мися. Сияющая Мися из другой эпохи, из прекрасных времен. Она заколола свои тициановские кудри в свободный пучок на макушке. Ее глаза сияли, алые губы улыбались. Мисе хватило одного взгляда на затравленное выражение лица Коко, на тени вокруг глаз, и она сразу прописала ей лекарство.

– Тебе необходим отдых. Это поможет тебе уснуть, – сказала Мися.

Она знала всех, у нее всегда был готов ответ на все. Что бы она делала без Миси?

Лекарство поможет ей заснуть и на короткое время забыть о том, что Андре пропал без вести. И что, как это не раз случалось на протяжении всей его жизни, мать снова предала его.

Лекарство Миси оказалось спасительным, как будто оно помогло снять страшный зуд. Без него Коко не могла спать. Без него она лежала и смотрела в потолок, думая об Андре. Вина медленно придавливала ее к земле.

Она никогда не защищала Андре так, как следовало делать матери. С самого начала жизни сына она была ему плохой матерью. Ее никогда не оказывалось рядом, когда он нуждался в ее помощи.

Глава семнадцатая

Руайальё

1905 год

Они сразу забрали его у меня, и я не смогла их остановить. Моего малыша, моего мальчика. Этьен и Бой были единодушны.

Сначала речь шла всего лишь о кормилице.

– Ты не можешь сама кормить ребенка, – настаивал Этьен. – Кормилица о нем позаботится, и живет она в деревне неподалеку. Ты просишь о невозможном. Ребенок не может остаться здесь. Руайальё это твой дом, Коко, так долго, как ты захочешь. Но как я смогу объяснить внезапное появление ребенка? Пойдут разговоры. Моя жена об этом узнает. – Он протянул руки, чтобы взять Андре, но я крепко держала сына и отвернулась от Этьена.

– Я буду кормить его в моей комнате. – Я покосилась на Боя. У него заблестели глаза. Были ли это слезы? Но он покачал головой.

Этьен нахмурился и скрестил руки на груди.

– И где ты планируешь держать ребенка? – Он оглядел комнату, снова посмотрел на меня и опять нахмурился. – В этой комнате? Ты спрячешь Андре в платяном шкафу, Коко?

Я закрыла глаза.

Этьен протянул руку и взял меня за подбородок так, что я была вынуждена посмотреть на него. Малыш Андре заворочался у меня на руках. Бой опять покачал головой.

– Мне жаль, подружка, – сказал Этьен. – Но ты не можешь прятать ребенка. Во-первых, от детей много шума. И потом, они должны бегать везде, играть, быть свободными и учиться, даже в очень юном возрасте. – Он выпрямился и печально посмотрел на меня. – И если он действительно мой сын… то об этом не может быть и речи! Ты не можешь держать его здесь взаперти, Коко. Это было бы жестоко. Будь благоразумна! – Хлопнув себя ладонью по лбу, он развернулся на месте и воздел руки к потолку.

Потом Этьен подошел к Бою.

– Скажи же ей!

Бой сел на кровать рядом со мной. Я ждала, чтобы он заговорил. Пожалуйста, пожалуйста. Если мы были с ним связаны через духовный мир, как он всегда говорил, он определенно должен был понять, насколько я нуждалась в нем в этот момент. Андре нужен был отец. И это не был вопрос денег.

Этьен и Бой позаботятся обо всем, кто бы из них ни был отцом ребенка. Но пока я не замужем, я не смогу держать Андре при себе, хотя именно этого мне хотелось больше всего на свете. Пока у меня не было мужа, ребенок должен был оставаться тайной. Иначе на нем будет лежать печать незаконнорожденного.

Бой все это знал.

Я закрыла глаза. Я была так уверена, что, как только ребенок родится, Бой заявит о своем отцовстве. Мы поженимся, будем жить в Париже, будем семьей. Мы вместе будем возить нашего сына на юг, чтобы он играл в песке на пляже. Мы могли бы водить его в Люксембургский сад в Париже, где дети запускают в пруду маленькие деревянные кораблики.

Я обнимала сына и смотрела на него.

«Скажи, что