Кризис чужого возраста - Маша Трауб

как был на моей стороне. Твердил маме, чтобы она от меня отстала. Моя жизнь, мой выбор. Только родители не знали, что, если бы у меня был выбор, я бы побежала в загс хоть завтра и родила пятерых детей, если бы моим мужем был Димка. А с другими не хотелось даже продолжать общение. Все было не то и не так.

Про аборт знала только Кира, но я так и не призналась ей, от кого ребенок. Думаю, она догадывалась. Но матерью я все же стала, пусть и крестной. Кира опять поменяла работу, завела служебный роман, выскочила замуж, родила дочь и успела уложиться со всем этим в неполные два года. После чего разочаровалась и в работе, и в браке, и в семейной жизни. Я не была удивлена. Кира разводилась так же бурно, как выходила замуж – с битьем посуды, криками и скандалами. Даша, дочь Киры, была полной противоположностью матери. Спокойная, улыбчивая малышка. Казалось, она даже плакать не умеет, только куксится, когда ей некомфортно. Я, конечно же, согласилась стать крестной, хотя не была воцерковленной. Впрочем, Кира убедила меня, что этого и не требуется. Ей просто важно знать, что у Дашки будет близкий человек.

– На него я рассчитывать не могу, – объявила Кира. Она не называла бывшего мужа по имени. Всегда в третьем лице: он, на него, о нем.

Впрочем, Гриша, отец Дашки, видимо, так за два года с Кирой устал от эмоциональных качелей и скандалов, что старался с бывшей женой вообще не пересекаться и свести общение к минимуму. Она устанавливала график встреч с дочкой, время и место. Если Грише было неудобно или он уезжал в командировку, Кира немедленно заявляла, что он вообще не отец и больше Дашку не увидит. Гриша оказался не боец, и постепенно их общение прекратилось. Кира уверяла, что Дашка отца не помнит. И хорошо. Я не знала, что ответить. Не знала, хорошо ли, что девочка не знает своего отца. Я своего знала. Нет, не искала мужа, похожего на отца, как часто твердят психологи. Искала мужа, похожего на Димку, но мне такой не встретился.

С развитием технологий мы завели отдельный чат для нашей прежней компании. Его вела Лена. Она же и предложила встретиться – годовщина, пятнадцать лет со дня выпуска. Ей удалось найти и Кольку, и Стаса. Колька вполне себе преуспевал, работал в банке. А Стас стал фермером: жил в Подмосковье, где на семейном участке жены и с ее же помощью основал хозяйство – куры, утки. Жена делала готовые закрутки – рассольник, бифштексы из индейки, пельмени, а теща отвечала за соусы, варенье, печенье. Я зашла на сайт и заказала творог, ряженку, сметану и еще что-то. Все оказалось очень вкусным. Но самым потрясающим блюдом была мясная запеканка с картошкой, которую Стас называл «пастушьим пирогом». Его тоже делала теща, и это было что-то невероятное. Как в детском саду. Я была рада, что Стас нашел свое призвание. Он сразу же согласился на встречу, обещая привезти всем в подарок колбасу и сосиски собственного производства и копчения. Колька сказал, что с него алкоголь. Оставалось решить, где мы встретимся. Кира написала мне. Глупо же при своих еде и алкоголе идти в ресторан. Я согласилась устроить встречу у себя. Родители к тому времени переехали жить на дачу, а я осталась одна в четырехкомнатной квартире. Пользовалась только своей комнатой и кухней, хотя мама несколько раз предлагала сделать ремонт и перестроить квартиру под себя. Я не знала, как это – под себя.

Все начиналось просто прекрасно. Стас навез столько еды, что хватило бы еще на три вечеринки. Мог безостановочно рассказывать, как хочет сделать колбасу с фисташками и датские сосиски. Как теща стала делать кетчупы и брусничный соус к утке и как они начали выращивать разные виды перца – и зеленого, и красного. У Стаса горели глаза, и я ему завидовала. Он считался гением, настоящим. Самым талантливым из нас, самым умным. Когда он ушел в академ, все были в шоке. Кажется, Кира тогда рассказала, что у Стаса случился нервный срыв и он пролежал в психиатрической больнице почти месяц. Сейчас, глядя на Стаса, я бы ни за что не поверила, что он страдал депрессией или хоть каким-то нервным расстройством. У него родились двое детей, сын и дочь, которых он обожал. Как и жену, и тещу. Я призналась, что заказывала его продукцию и похвалила пастуший пирог. Стас расцвел.

Лена после развода долго не скучала, снова вышла замуж. Она работала в отделе маркетинга крупной компании и была яркой, пробивной, не способной усидеть на месте и пяти минут. Они со Стасом быстро разговорились, и Лена придумала двести пятьдесят способов, как развить его бизнес. Стас кивал, а она продолжала генерировать идеи. Колька подключился и давал дельные советы по инвестициям и расширению бизнеса. Кира смотрела на это с довольной улыбкой. Она снова поменяла работу.

– Знаешь, в чем у меня талант? – сказала она мне, показывая на эту троицу, которая уже писала бизнес-план, план продвижения и еще что-то. – Я умею сводить людей в нужное время и в нужном месте.

– Может, и меня сведешь с кем-нибудь? – грустно улыбнулась я.

– Ты все так же и там же? – уточнила Кира.

– Да, куда мне еще деваться? – пожала плечами я.

Я защитила сначала кандидатскую, потом докторскую диссертации и осталась работать в институте. Стала завкафедрой. Тоже, можно сказать, неплохой карьерный рост. Во всяком случае, я была самой молодой завкафедрой в истории института. Мне благоволили декан и ректор. Мне нравились студенты и преподавание. Или я себя в этом убедила, не знаю.

– Неужели симпатичного аспиранта не нашлось? – хохотнула Кира.

– За это нынче увольняют. Харассмент называется, – отшутилась я.

– Ну а молодой профессор? Коллега? Конференции? – не сдавалась Кира.

– Работа, лекции, семинары. Все свидания заканчиваются просьбой посмотреть текст кандидатской или докторской, – призналась я.

Это было чистой правдой. Мне делали комплименты, пытались флиртовать, но я уже не верила в искренний интерес. Все действительно сводилось к протекции. Один раз я больно на этом обожглась и после – дула на воду. Его звали Сергей, аспирант, и я почти поверила, что он испытывает ко мне настоящие чувства. Оказалось, что нет. Когда я, как научный руководитель, завернула его кандидатскую на доработку, он стал мне мстить. Написал письмо, жалобу, донос – как угодно это можно называть – на имя ректора, обвинив меня в предвзятости. Писал, что его прекрасная