Проверка моей невиновности - Джонатан Коу

а просто позволила ему болтать, сама же наслаждалась знакомыми любимыми звуками и запахами английской глубинки. И лишь когда он сказал что-то о «большой фарме» и она подумала, что он имеет в виду сельского здоровяка, гнавшего свое рассеянное стадо по проселку впереди них, она осознала, что цели у них совершенно противоположные и пора отправляться домой.

11

Очереди на поклон к гробу королевы Елизаветы, торжественно помещенному в Вестминстерский зал, официально позволили выстраиваться в пять пополудни в среду 14 сентября. Верити с Марком влились в нее примерно через шестнадцать часов — утром в четверг, 15 сентября.

Встать в эту очередь предложил Марк. «По-моему, надо как-то почтить», — написал он жене в день убийства, и, разумеется, таков был очевидный способ это сделать. Верити согласилась на это предложение вполне с готовностью — пусть и не будучи столь пылкой роялисткой, как ее супруг, королеву она тем не менее обожала и считала, что ее уход после семидесяти лет на престоле нужно так или иначе отметить. Кроме того, очередь теперь уже, по любым оценкам, была часов на девять и можно вволю поразмышлять. В последние несколько дней ей никак не удавалось собраться с мыслями, и она надеялась, что этот паралич можно исцелить радикальной переменой обстановки.

— Перво-наперво, — сказал Марк, когда они вышли из метро на станции «Тауэр-Хилл», — надо найти конец очереди.

— В смысле, начало, — сказала Верити. — Конец — это когда мы доберемся до гроба, ясно же.

Они некоторое время обсуждали это, пока череда регулировщиков направляла их по Тауэрскому мосту к Поттерз-Филдз, оказавшемуся крошечным парком между мостом и «Сити-холлом», на южном берегу реки. Тут явлен был первый знак того, что британское государство, последние несколько лет охаиваемое критиками за его дряхлость и упадок, способно развить полезную кипучую деятельность, когда того требует королевская оказия. Стальные заграждения расставили так, чтобы получился извилистый коридор, по которому скорбящие могли переминаться в медленной очереди, и всем выдавали по розовому браслету, украшенному геральдическими LISQ[39]. Благодаря этим браслетам, как им объяснили, можно выпадать из очереди, чтобы сходить в туалет или за едой.

— Это займет чертову прорву времени, — сказала Верити, принимая у мужа сиденье-трость. — Я рада, что ты догадался их прихватить.

Имелось сиденье-трость и у Марка. Чулан у них под лестницей полнился подобным деревенским инвентарем — тростями, «барбурами», зелеными «веллингтонами», кепками, удочками, карманными фляжками, жокейскими шлемами. Им обоим нравилось читать «Сельскую жизнь» и даже «Лошадь и гончую»[40], но для Верити этим все и ограничивалось, а вот муж, подозревала она, втайне жалеет о запрете на лисью охоту.

— Не говоря уже об этом, — торжествующе сказал Марк, извлекая упомянутую фляжку из кармана пиджака.

— О-о, молодчина. Бренди или «Лагавулин»?

— Бренди. Я решил, что рано или поздно нам нужно будет подкрепиться.

— Славно. Можно я прямо сейчас глотну?

— Да ну, Верити, девять утра же.

— Твоя правда. Я подумала, может, оно немного расслабит мне клетки мозга, вот и все. Что-то никак не могу продвинуться с этим делом.

— Ну, у нас впереди уйма времени, чтоб об этом разговаривать. Если нужен тебе слушатель, ни в чем себе не отказывай.

За последние несколько лет и впрямь немало было дел, которые Верити расплела бы с трудом, если бы не помощь мужа. И не потому что наделен он был блестящим умом — скорее, как верный доктор Ватсон при Холмсе, он здорово умел комментировать и задавать вопросы именно на том уровне тупости, где они приносят пользу. Пока они продвигались на запад вдоль Темзы — поначалу довольно шустро, что вселяло надежду, — он с радостью делился мнением о деле, которое Верити ему довольно подробно обрисовала.

— По-моему, — сказал Марк, — все ведет к Ребекке Вуд или лорду Ведэрби. У обоих есть мотив — а у профессора Вилкса его нет, насколько нам известно, — и подсказка, оставленная самим убитым, может касаться и той и другого. Ни на Вилкса, ни на Роджера Вэгстаффа она не указывает, и этого должно быть достаточно, на мой взгляд, чтобы отмести обоих.

Он остановился, чтобы вытащить из кармана телефон и сфотографировать собор Святого Павла, в утреннем свете смотревшийся особенно здорово.

— Выходит так, — сказала Верити, — что у лорда Ведэрби мотив даже весомее, чем тебе кажется. У тяжкого безденежья гостиницы есть причина, и она не имеет никакого отношения к упадку туристического промысла. Я собрала кое-какие сведения по Рэндолфу Ведэрби. У него скверное игорное пристрастие. Он вытягивает деньги из своего предприятия и почти все просаживает в казино в Монте-Карло. Ездит туда примерно раз в месяц. В результате предприятию не просто требуется финансовое вливание — оно на грани банкротства.

— Ну, это, может, и так, — сказал ее супруг, — но я все думаю о том, что подсказка гораздо очевиднее указывает на Ребекку, чем на Ведэрби. Если она означает номер ее комнаты, тогда это прямое указание. В его же случае это лишь косвенный намек на дату, которую тот назвал накануне вечером.

— Это не просто какая-то дата, — возразила Верити. — Как я уже сказала, у лорда Ведэрби есть мощный мотив, а дата отлично его отражает. Если Кристофер Сванн действительно хотел указать на Ведэрби такой подсказкой, она просто гениальна. Батюшки, какие славные цветы. До чего люди чуткие, а?

Особенность этой очереди была в том, что каждые несколько ярдов в случайных точках на своем пути скорбящие оставляли подарки и обустраивали стихийные мемориалы. Излюбленные предметы — плюшевые мишки и цветочные букеты. Мемориал, к которому Верити привлекла внимание мужа, представлял собой особенно роскошную композицию из лилий, роз и гортензий. Верити взяла в руки букет и, глубоко вдохнув, впитала запах цветов, после чего почтительно вернула на мостовую.

— Роскошно, — проговорила она.

Марку не терпелось продолжить разговор.

— Это-то допустим, — сказал он, — но все, что ты мне рассказывала об этой дамочке Ребекке, подталкивает меня подозревать именно ее. К примеру, история с парнем, который полетел с лестницы прямо перед тем, как собрался все разболтать. Ее, значит, так в итоге и не разоблачили, но это черт-те какое совпадение: кого-то точь-в-точь похожего на нее заметили на месте преступления. И она замужем никогда не была, верно? Очевидно, влюблена в Вэгстаффа с первого дня знакомства. Сорок лет, безответная любовь… Что ж, такое может странно подействовать на человеческий дух. Она, вероятно, способна на что угодно — на этом этапе жизни.

— Ой ли? — сказала Верити, разочарованная в муже. — Мне к твоим недостаткам добавить еще и нетерпимость к женщинам средних лет? То, что ты сейчас выдвинул, — чистейшей воды женоненавистническая чушь.