Банда из Лейпцига. История одного сопротивления - Иоганнес Хервиг

участники нашего сбора. Я снова посмотрел назад. Кетэ почти поравнялась со мной. Вид у нее был как у тонущей мыши. Я решительно подхватил ее, забежал за угол и бросился вместе с ней в ближайший подъезд.

Дверь захлопнулась, и шум улицы остался по ту сторону. Я повертел головой, надеясь найти хоть что-нибудь, чем можно было бы заблокировать вход. Но ничего подходящего не нашлось, и мы помчались во двор, думая, что нам все же удастся улизнуть. Ничего хорошего нас тут не ждало – глухие стены и какой-то навес. С отходными путями мне явно не везло. Со стороны улицы долетел чей-то грозный голос, раздававший приказы.

– Крыша! – сказал я и для большей наглядности показал наверх.

Мы побежали назад, в подъезд, и припустили по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки. Дверь на чердак оказалась незапертой. Продравшись сквозь развешенное на веревках белье, ставшее на морозе совсем деревянным, и лавируя между решетчатыми перегородками, отделявшими устроенные тут индивидуальные квартирные «чуланы», мы принялись осматривать чердачные окна, ища выход на крышу. В дальнем левом углу Кетэ обнаружила узенькую лестницу, шириной сантиметров двадцать, не больше, которая вела на крошечную площадку внутри башенки, украшающей фронтон дома. Кетэ полезла первой, я за ней. Потом мы подняли лестницу наверх и затворили дверцу.

Место было совершенно дурацким и вместе с тем совершенно романтическим. Силуэт города стоял перед нами, как декорация в театре теней. Красноватые мелкие облака распределились в полусумерках по темно-синему небу. Мое сердце бешено билось в груди, но не только от страха, что нас тут найдут. Не знаю, сыграло ли тут роль наше общее странное приключение или дело было не только в этом. Как бы то ни было, но в этот момент я вдруг ощутил, что Кетэ – невероятно близкий мне человек.

– Боишься? – спросил я.

Кетэ сморщила нос.

– Если только чуть-чуть, – сказала она.

Я снова услышал чей-то голос, отдававший резкие команды. Но потом все звуки исчезли для меня. Я повернулся к Кетэ и думал только об одном. Если уж судьбе угодно, чтобы нас тут обоих сцапали, то лучше потратить оставшиеся мгновения на дело.

Я почувствовал, что для Кетэ это стало полной неожиданностью, когда наши губы встретились. Она слегка задрожала, как, бывает, дрожат под ветром листья на березах. Но не отодвинулась от меня ни на миллиметр. Ее пальцы забрались ко мне под шарф, справа и слева, и от ее прикосновения, как мне показалось, кровь в жилах потекла быстрее, сохраняя спокойный ритм.

Потом мы сидели, тесно прижавшись друг к другу, и смотрели, как медленно стекает с неба закат. В какой-то момент нам показалось, что мы слышим голоса, переругивающиеся под нами на чердаке. Но это продолжалось недолго. Никто за нами не пришел. Я промерз как никогда в жизни, но холодно мне не было.

24

Тем временем куча имевшихся у меня проблем изрядно разрослась, приобретя внушительные размеры. Более того, она продолжала разрастаться дальше. Мало того что меня выкинули из гитлерюгенда, мне еще нужно было как-то преподнести это папе с мамой. Последнее письмо от правления организации, пришедшее неделю спустя, я сумел перехватить. Хотя это ничего не решало. Из зимнего лагеря мне пришлось ехать одному на поезде. Когда я добрался до Лейпцига, храбрость моя бесследно улетучилась. Вместо того чтобы пойти домой, я отправился к Эдгару. У него я провел все оставшиеся дни, а потом как ни в чем не бывало явился к родителям.

Другая проблема из этой кучи – неясность относительно того, чем все закончилось тогда, в старом городе, и были ли аресты. Из наших конневицких никто не пострадал. Но что с ребятами из других районов – никто не знал. Мы собрались за церковью и обсуждали, как быть.

– Завтра я сгоняю в Линденау на разведку, – сказал я, имея свои виды на эту поездку. Той отчаянно морозной ночью я проводил Кетэ через парк до Плагвицкого моста. Дальше она от моей помощи наотрез отказалась и пошла одна.

– А мы тут поболтали с ребятами из Ройдница, – вступила в разговор Хильма и кивнула в сторону Жозефины. – Очень милые парни, вот только мы толком не поняли, где и когда они собираются. Наверное, нет смысла их разыскивать.

Я удивился, с каким нажимом она произнесла слово «милые». Только теперь я обратил внимание на то, что она стоит совсем далеко от Генриха и к тому же курит сигарету. Что у них там стряслось? И с каких это пор она курит?

– Тогда давайте подождем, какие новости привезет Харро, – предложил Рихард. – Уж если кто что и знает, то это Макс.

– Да чего ждать, и так понятно, что ничего страшного не будет, – неожиданно выпалила Хильма.

– В каком смысле «ничего страшного»? – поинтересовался Эдгар.

– А в таком. Ну что они нам могут предъявить? Что мы играли в снежки?

– Ты это всерьез? – Вид у Эдгара был рассерженный.

Хильма вскинула подбородок.

– Мы пойдем прогуляемся, – сказала Жозефина и взяла подругу под локоток.

Они пошли и скоро уже скрылись за углом церкви. Воцарилось неловкое молчание, которое нагло явилось непрошеным гостем и испортило всем настроение.

– Н-да, – проговорил Пит.

– Что «н-да»? – спросил я.

– Самое время подготовиться как следует.

– А чего готовиться, мы и так всегда готовы.

На какую-то долю секунды в глазах у Пита вспыхнуло давно знакомое мне презрение.

– Оружие. Я имею в виду оружие.

– Ты что, собираешься сражаться с полицией? Хочешь, чтобы нами занялись госбезопасность и гестапо? Ты не Билли Дженкинс, дружище! – сказал Вилли.

Пит пошуровал языком в лунках от зубов и покачал головой.

– Я же не об огнестрельном оружии говорю. А так, чтобы было чем защититься. На всякий пожарный. Понимаешь?

– И чем ты предлагаешь защищаться? – спросил Генрих.

Пит пожал плечами.

– Резинкой, например. Берешь кусок старой камеры от велика или мопеда и прицепляешь что-нибудь на конец. Что-то тяжелое – камень или болт какой поувесистей. Примотал изолентой, и готово. Поместится в любой карман!

Генриха это, похоже, не убедило.

– Ну если с гитлерюгендовцами придется схлестнуться, это еще как-то может помочь, а так… – сказал он.

– Глупости все это, – отрезал Эдгар. – Нам нужно просто действовать умнее. Я не собираюсь прятаться – ни от гитлерюгендовцев, ни от кого другого. Но и бегать по улицам с криком «Арестуйте меня, пожалуйста!» тоже не собираюсь.

– Да ладно тебе, – сказал Генрих. – Не перегибай палку.

Эдгар засопел и вытер рукавом нос, расхлюпавшийся на морозе.

– Тебе хорошо говорить, – сказал он. – А я каждый день не знаю, вернется мой отец домой