Городошники - Татьяна Нелюбина

были пустые, леса черные, речки и озера дикие. Разрешалось заселять эти земли людям всякого чина, строить города и крепости. Велено было заводить соляные варницы и плавить железную руду, где ее сыщут.

Строгановы продвинулись от Соликамска вниз по Каме, вышли на берега Чусовой и утвердились в низовьях Сылвы, оставляя за собой длинную цепь укрепленных городков, острожков и слободок.

В Соликамске добывалась соль, а страна вплоть до XVIII века испытывала нужду в соли. Соль была очень дорогой и завозилась в Россию из-за границы.

(О соли я знала исключительно все – писала о ней диссертацию.)

Для выварки соли сооружались целые хозяйственные комплексы – варницы, соляные лари, амбары, кузницы, жилые избы, бани, конюшни. Основные сооружения соляных промыслов – рассолоподъемные трубы вместе с насосными механизмами – обстраивались многоэтажными деревянными вышками-башнями высотой до двенадцати метров. Соляные лари – бассейны для хранения запасов соляного раствора – представляли собой двухэтажные избы с тесовой кровлей. Внутри стоял деревянный чан с раствором, он стягивался как бочка обручем – горизонтальной рамой из бревен. Амбары – «соляные магазейны» для хранения до ста тысяч пудов соли – были самыми большими сооружениями. Их длина достигала восьмидесяти метров, ширина – восемнадцати, высота до конька крыши была пятнадцать метров. Они ставились на склоне берега у реки – для удобного вывоза соли в половодье на речных судах.

Сами суда – «пермские ладьи» – были без единого железного крепления, чтобы избежать «ржавления соли». Ладьи по тем временам были огромные – сорок сажен в длину, в ширину десять сажен.

Внутри варницы висела на цепях чугунная сковорода – восемь метров в поперечнике. Под ней жарко горели дрова. Вываренная из рассола соль досушивалась здесь же на деревянных полатях.

Монументальность архитектурных форм, оригинальные и смелые конструкции ставят эти промышленные сооружения в один ряд с другими шедеврами русского зодчества.

Я улыбнулась в свой пушистый, прекрасный, чудесный мех. Я постепенно овладевала архитектурными терминами.

Роза в лисе протопала к стеллажу, и я побыстрей укрылась за книжными полками. Неохота было объяснять, что я делаю в Белинке. Зачем дышу библиотечной пылью. Никто, кроме Любы, не знал, почему я бы все, все отдала за то, чтобы оказаться на месте Розы в лисе.

Даже бы и без лисы. Зачем лисе пылиться в библиотеке? Жарко, к тому же.

Ни к чему мне лиса, и библиотека – тоже, библиотеку я не любила, я любила дома читать. Лежа. Но я здесь сидела как миленькая, потому что здесь сидел Герман Иванович. Я никому не говорила, что влюбилась в него, меня бы подняли на смех. Только школьницы влюбляются в своих учителей. А в нашей школе были одни учительницы, так что у меня не было такой возможности. Не могла же я влюбиться в директора школы, единственного на всех учительниц мужчину, тайного пьяницу. Вот я и нагоняла упущенное. Я влюбилась окончательно и бесповоротно в нашего Геру, когда он, зарывшись в мои кальки, вскрикнул: «Это же замечательно, эти ваши свечечки на макушке холма, эти ваши гусенички-шестиэтажки, и горошинки коттеджей замечательно рассыпаны». Он возбудился, достал карандаш, положил чистую кальку на клаузуру, нарисовал речку, холм, пробормотал: «В контраст им – строгая сетка улиц. Забудем про сдержанность, пойдем на решительный контраст. Что получится? Замечательно получится!» На том занятии мы сразу решили, что будем день и ночь сидеть в библиотеке. Но я сидела одна, потому что мы поделили обязанности: я писала рефераты, Прохор чертил, Люба отвечала за графику, Славка делал макеты.

Из своего укрытия я смотрела на Геру и Розу. Я читала их книги, когда они эти книги сдавали. Соляные промыслы меня не интересовали, а города-заводы на уральских реках – очень, потому что ими увлекался Гера.

Я про города-заводы и уральские реки запоем читала. Про освоение Урала чего уже только не знала. Успешное освоение Урала связано с походом Ермака в 1581 году – он дошел до Зауралья.

Он и его дружины открыли пути в Сибирь, Бухару и Китай. Русские люди двинулись к Тихому океану. До похода Ермака восточный склон Среднего и Южного Урала был под властью сибирского хана. С разгромом ханства и в этих краях появились русские поселения, а на берегах Нейвы, Ницы, Режа, Пышмы, Исети – крупные земледельческие слободы.

В XVIII веке здесь складывается первый горнозаводской район, возникают Невьянский, Нижнетагильский, Екатеринбургский металлургические заводы. И за короткое время вся огромная горная территория, от севера до юга, покрывается сетью совершенно новых для Урала поселений, связанных с заводами.

Я смотрела на Геру и представляла себе, что, раз его назвали «Герман», его предки были «шведами». В России иноземцев звали «немцами», а на Урале почти весь XVIII век – «шведами». Урал столкнулся с Европой, приняв партии пленников Северной войны[4].

Но предок Германа, так я представляла себе, приехал сюда добровольно. Его манила наша далекая земля и этот город. Весной в этом городе пахло липами. Летом – свежим пильным лесом. Осенью – дымом с севера, с Екатеринбургского куреня. Зимой пахло, понятно, снегом и роштейновой гарью, ее не замечаешь, прожив в Екатеринбурге хотя бы год. Сразу же, в первую весну Екатеринбурга, генерал Виллим Иванович Геннин велел засадить улицы четырехаршинными пихточками и липами. Тогда еще не было кладбища, еще хоронили на Уктусе, еще не осветили церковь великомученицы Екатерины, покровительницы горного дела. Еще в торговую баню пускали бесплатно, не подняли пушки на бастионы, не вспахали первые огороды, колодцев не вырыли, и казенных квартир тогда было больше, чем жителей.

Иноземцев тогда было десятка полтора. Вечером они собирались в корчме, заказывали табаку в трубочки, колоду карт и пива. Свои излюбленные лавочки они обили черной седельной кожей, свечи тоже покупали на свой кошт – на личные удобства не скупились, как и положено старым наемникам, повидавшим мир и многих хозяев. Здешние жители ничего такого не понимали. Но табак усвоили быстро: табачные откупа местных купцов становились все прибыльнее.

Предок Германа и его товарищи объехали всю Европу, знали недра Германии, Швеции или Валлонии, были в курсе всех новинок горной техники. Одни были кузнецами, плавильщиками, другие владели десятком специальностей и вдобавок обладали даром лозоходства. Подрагивающей в руках лозой умели искать рудные жилы лишь избранные, элита – те, у кого мастерство переходило в следующую за профессионализмом ступень: в магию. Местных этому не учили. Однажды кто-то из русских толмачей записал для памяти слова первого среди лозоходов штейгера Георги: в день Луны – олово, в день Марса – железо,