Необитаемая - Татьяна Млынчик

Понедельник: милосердие

Каждый из нас обладает даром исцелять окружающих. Подать руку другому человеку, рассказать о себе смешной случай, помочь словом или делом.

Сегодня помощь нужна мне. Я очень хочу иметь детей.

Иногда от досады и обиды я воплю, что дети меня не интересуют, но это лишь защита. Защита от боли и тоски, которые как цунами окатывают меня в моменты разочарований, когда понимаю, что опять не вышло, опять я что-то сделала не так. Опять все оказались достойны, а я нет.

Сегодня я прошу вас протянуть мне руку и сделать шаг навстречу мне и Косте. Начать свой путь в мире первым добрым делом.

А с остальным мы как-нибудь разберемся. Вместе.

* * *

Результат теста на ХГЧ: меньше 0,0000001.

Расшифровка: не беременна.

Я стояла на пороге офиса и как баран пялилась на экран своего телефона, куда минуту назад упало письмо с результатом теста. Может, ерунда, может, еще вырастет? Может, сдать еще через пару дней?

Может, я написала настолько херовый роман, что ребенок решил не рождаться, только чтобы не пришлось читать это дерьмо?

«Увы, – написала в мессенджере врач. – Отменяйте поддержку и ждите месячные. Когда пройдут, приходите на прием».

Я побрела в магазин, купить сигарет. Наконец можно спокойно покурить. Не коря, не ненавидя себя, впервые за несколько месяцев.

Костя примчался на машине через пятнадцать минут. Он обнимал меня, шептал, что всё наладится. Я не знала, что сказать. Поверить в то, что столько усилий привели нас в точку неудачи, которая ничем не объяснима, что мы даже не знаем, что исправлять в следующий раз, было сложно.

После окончания кровавого исхода, во время которого у меня особенно сильно болел живот и поднялась температура, я явилась на прием.

– По моим прогнозам ты должна была забеременеть, – сказала врач. – Странно.

– Что мне теперь делать? – спросила я.

– У нас же не осталось никого в заморозке, правильно?

– Не осталось.

– Тогда погуляй полгода, а потом возвращайся. И квоту лучше получить прямо сейчас, пока у тебя анализы свежие.

– А почему не получилось?

– Непонятно. Тебе мало лет, осложнений никаких… Ответа нет, можно только снова пытаться.

Ответа нет, можно только снова пытаться.

И я пыталась.

Снова и снова.

Пыталась и пыталась.

Пыталась следующие четыре года.

Глава 10

Климакс

Мне было уже тридцать шесть, и однажды я решилась заглянуть на прием к новому врачу. Из любопытства.

За последние четыре года я сменила несколько клиник, толпу врачей, один из которых был светилом по ЭКО всея Руси, а бетонная плита с кривой надписью «никто не знает, почему я не беременею» продолжала лежать на моей спине и давить меня. Я пыталась избавиться от интенции завести ребенка, потом возвращалась к ней вновь, мы с Костей прошли через стимуляции, уколы, пункции, ожидания, пролеты и огромные траты уже не два и не три раза. Каждый год я ходила в горы, мой роман давно издали, и он продавался во всех книжных магазинах. Я по-прежнему чувствовала себя здоровой и выносливой, как лошадь.

Свой первый танец на свадьбе мы с Костей танцевали под «Beast of burden» «Rolling Stones». Мик Джагер поет о том, что не желает быть ломовой лошадью, а хочет исключительно любви. Тогда смысл для меня сводился к отбрасыванию функциональности любви. Мы вступаем в брак не для того, чтобы один из нас был вьючным животным другого. Юзал его. В любом возможном смысле: бытовом, интеллектуальном или биологическом. Однако, несмотря на мою любовь к Косте, с самого первого дня в ЗАГСе я ощутила, как меня хочет поюзать какая-то незримая древняя сила.

И я умела быть ломовой лошадью: бегать марафон, подниматься на пять тысяч метров, писать роман на одиннадцать авторских листов, строить на даче, таскать мешки, красить сотню квадратных метров вагонки, вписываться в срочный проект на работе, писать рассказ за ночь и побеждать с ним в конкурсе. Такая работа на износ даже приносила мне удовольствие, условие одно – я должна была искренне захотеть этим заниматься. Чтобы в волеизъявлении не было ни капельки чужого: совета, просьбы, требования, ожидания. Это может быть только мое. Исключительное. Рожденное, как собственная идея.

Так идея заново обследоваться пришла ко мне в момент, когда я была одна. Костя был в отъезде, остальные были заняты накануне Нового Года, и у меня было достаточно пространства, чтобы заниматься своими делами без чужого присмотра. Без необходимости с кем-либо советоваться.

А еще я достигла такого уровня спокойствия, что мне было уже практически наплевать. Я почти перестала надеяться, считать годы, смотреть вперед по мысленному календарю или воображать себя пятидесятилетней несчастной дамой, иссушенной бездетностью.

Я просто взяла телефон.

Подруга рассказала, что перед тем, как забеременела, эта врач нашла у нее не пролеченный хламидиоз. Позорное заболевание, которое покрывает трубы спайками, затрудняя зачатие. Помню, как мы злобно перебирали имена людей, которые потенциально могли нас им наградить.

У меня тоже был такой эпизод в загашнике.

* * *

Я в баре, тусуюсь и выпиваю в большой компании друзей и знакомых. Среди них замечаю симпатичного чувака.

Мы сидим и болтаем за барной стойкой. Он показывает причудливые татуировки с мексиканскими скелетами на предплечьях. Обсуждаем музыку и Чарльза Буковски. Стакан, другой, третий. Эти барные бородачи отродясь не читали никого, кроме Буковски.

Мы на набережной Фонтанки, ловим тачку. Он смазливый, этот чувак. Когда снимает очки у меня на кухне, оказывается еще привлекательнее. Я что-то втираю о том, что пишу прозу.

…Утром я с ужасом обнаруживаю его рядом, выскакиваю из постели и закрываюсь в ванной. В это время он просыпается и начинает греметь посудой. Я выхожу. Он хочет приготовить нам завтрак. Говорю, что мне пора, у нас нет времени ничего готовить. Есть шарики «Nesquik» и молоко. Мы молча жуем шарики, и я пишу подруге: «Тут этот чел, а я даже без понятия, как его зовут». Потом выпроваживаю его.

Несмотря на то, что я тогда ни с кем не встречалась, была уже взрослым человеком, имела полное право ходить в бары в выходные и цеплять там кого душе угодно на одну ночь, – этот эпизод грохотал молотом стыда в моей голове еще много месяцев. Притащила домой черт знает кого и даже не узнала, как его зовут! При этом я чувствовала, что стыд и тягостное ощущение – какие-то иррациональные: обычно я не корила себя за секс,