Необитаемая - Татьяна Млынчик

Во мне начала подниматься волна гнева. Я что, аниматор на банкете? Какого чёрта они попросили принести чай, когда нам предстоит такой важный разговор? Коллега, проливший чай, извинился, кинул салфетки в мусорку, и я смогла продолжить. Когда я заговорила, меня перебили, я попыталась вклиниться обратно, ведь я модератор, но меня оборвали вновь. В течение следующих пяти минут это повторилось трижды. Мои руки мелко дрожали. Они говорили и говорили, а я просто стояла перед столом, как чучело. У меня закружилась голова. Мне захотелось закричать на них или даже дать кому-то пощечину, чтобы одернуть. Один из коллег заметил что-то на моем лице и внимательно в меня вглядывался. Без корпоративной маски. От этого милосердного взгляда я преисполнилась жалости к себе, к глазам подкатили слёзы. Одновременно с этим снизу вверх поднялся удушливый приступ жара – силой, которая превысила прошлые раза в три. Я почувствовала, как на лбу выступил пот. Мелькнула мысль признаться, что я не в состоянии продолжать, что мне полчаса назад вкололи ядерный гормональный препарат и, судя по всему, он сильно действует на мое сознание и физическое состояние. Одновременно я вспомнила, как долго не могла всех состыковать, и как необходима мне эта встреча для дальнейшей работы. Уходить было нельзя. Это было бы просто-напросто непрофессионально и…

Сколько еще я должна вынести, притворяясь, что в моей жизни ничего такого не происходит? Потому что, если я озвучу информацию про препарат, меня тут же спросят, от чего именно я лечусь. Мне придется произнести это, раскрыть всем, что я провожу над своим телом эксперимент с раковым лекарством, потому что за шесть лет мы почти отчаялись. А мы хотим детей. Признать, что то, чего я хочу – это не все эти совещания, не все эти «серьезные дела», не все эти «вызовы международного рынка», – а ребенок в люльке. Чтобы от меня все отстали, оградили меня от мира деловых обязанностей и дали просто побыть.

Это значит проявить слабость? Показаться одномерной, показаться простой – вот чего я боялась больше всего на свете. Фишка в том, что я ничем не лучше мамы, тети и бабушки, которые боятся чужого осуждения и того, что им кто-то что-нибудь скажет. Ведь я и сама почему-то опасаюсь, что выпаду из образа себя, который строила на протяжении всей жизни. Совершенно не веря в то, что ребенок может обогатить и углубить этот образ.

* * *

– When was the first day of your last period?[1] – спросила женщина в платке.

Я сидела в небольшом кабинете медицинского центра корпорации «Масдар», куда пришла проходить медицинское освидетельствование для получения рабочей визы ОАЭ. Я запнулась. Вообще-то мой английский очень хорош, я не испытывала никаких проблем в разговорах с окружающими, я объясняла, что такое микрогриды, системы накопления электричества и обсуждала распределенную энергетику. Но как, скажите пожалуйста, объяснить этой мусульманке, что мне сделали специальный укол препарата, которым лечат рак простаты, чтобы моя матка отдохнула перед очередным ЭКО?

– I am preparing for in vitro fertilisation and I have special treatment… – в ответ на эти слова она кивнула и подалась вперед, словно поняла, о чем я. – So, my period for now has been stopped… To make everything relax before IVF[2], – я водила ладонью над своим животом и видела, что она на самом деле не поняла, что я имею ввиду.

А так ли оно вообще переводится на английский? А не запрещено ли оно строго-настрого в этой консервативной стране? На дворе стоит Рамадан, и снаружи запрещено пить и есть до захода солнца. Водитель такси сделал мне замечание, увидев у меня в руке зажигалку: сообщил, что сейчас Рамадан, поэтому курить можно только внутри, у себя дома.

Разрешает ли Аллах делать детей в чашках Петри, м?

Чтобы перевести словосочетание ЭКО, мне для начала пришлось погуглить, как аббревиатура расшифровывается на русском. Вот так, делала эту штуку пять раз, а как правильно назвать – не знаю. Вбила «экстракорпоральное оплодотворение» в переводчик и, получив ответ, показала медсестре экран телефона.

– But are you sure, you’re not pregnant now? You’re gonna take an X-ray, so maybe you can do the test to make sure?[3]

Выходит, она все-таки не поняла. Может, решила, что я уже сделала ЭКО, и поэтому месячные были два месяца назад.

– I’m sure, I can’t be pregnant.[4]

Она позвала в кабинет рентгенолога, еще одну женщину в платке, и та тоже спросила, не беременна ли я. Я заверила их, что всё в порядке: да как я могу быть беременной, если прямо сейчас сижу и ощущаю накатывающий прилив своего искусственного климакса?

Наконец, они пригласили меня в кабинет рентгена. Там платок попросила снять лифчик, при этом подчеркнула, что платье снимать не надо, только лифчик и украшения. Всё это время мне было неловко: у себя в стране я произвожу возможно незаконные здесь мутантские манипуляции, мудрю, что-то колю себе, плачу кому-то деньги, суечусь, чтобы получить своего не-от-бога, а от-людей ребенка, – тут же мне неловко за то, что я вся покрыта татуировками, за проколотый нос, за коленки, которые видны из-под платья, щиколотки над кроссовками, сигареты, торчащие из рюкзака, – всё это женщинам тут запрещено, запрещено, запрещено, а я притащилась со своим багажом, своим оскверненным туловищем, и демонстрирую его всем, а теперь еще и получаю статус резидента.

В коридоре я встретила коллегу, которая только начинала проходить осмотр. После, пока мы ждали такси, я поделилась своими эмоциями. Что мне пришлось объясняться, а они ничего не понимали, – и, кажется, такие вещи тут глубоко незаконны.

Медикал крайм. Мое тело – преступно.

Тут же загуглила: оказалось, в ОАЭ ЭКО совсем не запрещено.

Коллега была в курсе ситуации: год назад я попросила ее прихватить из Москвы журнал с моим рассказом о бесплодии, и по пути она его прочитала. За кофе она призналась, что они с мужем делали ЭКО семь раз, пока у нее не заподозрили онкологию. После этого они обратились к услугам суррогатной матери, и их дочке уже три года.

– У нас же РПЦ тоже не одобряет ни ЭКО, ни сурмам, – рассказывала она. – А мы решили покрестить дочку. Батюшка был шокирован, когда узнал, как она появилась. Ну, я сказала, это мой грех, но ребенка-то покрестить надо, верно? И он согласился. Так и прокатило.

Когда мы вернулись в офис из медицинского центра, наш начальник спросил:

– Надеюсь, не ели перед сдачей крови?

– А что случилось,