Жизнь гейши. Мемуары самой известной гейши в мире - Минеко Ивасаки

Я установила стерео на шесть утра, чтобы в это время включалась классическая музыка или очередная аудиокнига. Немного слушала, потом вставала и репетировала танец, который разучивала в тот момент. Так я пыталась сконцентрироваться на предстоящих делах.

Трудно назвать это обычной жизнью пятнадцатилетней девушки. Я не думала о парнях – Мамору начисто отбил у меня всякий интерес к ним. У меня не было друзей, не считая Большого Джона. Я не доверяла ни одной из других девочек настолько, чтобы сблизиться с ней. Единственное, о чем я думала, – это моя карьера.

Я никогда не завтракала, потому что это мешало мне сосредоточиться. Ровно в 8:10 я выходила из окия и отправлялась в Школу Нёкоба.

Позвольте рассказать вам, как появилась эта школа.

В 1872 году в порт Йокогамы пришел корабль из Перу под названием «Мария Лус». На борту были бывшие рабы из Китая. Каким-то невероятным образом они сумели спастись от работорговцев и теперь обратились к правительству Мэйдзи с просьбой об убежище. Власти Японии ответили, что не признают рабства, освободили этих людей и отправили обратно в Китай. Из Перу в ответ на это прилетел целый шквал протестов – дипломаты заявляли, что в Японии существует собственная система, практически не отличающаяся от рабства: женщины, работающие в кварталах удовольствия на легальной основе.

Правительство Мэйдзи, которое стремилось выйти на мировую арену и представить Японию как современную державу, было очень чувствительно к мнению других государств. Чтобы урезонить перуанцев, Япония издала «Акт об освобождении». Этот документ отменил срок обязательной службы (нэнки-боко), по которому работали многие из женщин. Однако в процессе перемен в общественном сознании тесно переплелись понятия «ойран» (куртизанка) и «гейша» (исполнительница). Многие путают их до сих пор.

Три года спустя, в 1875 году, вопрос был снова официально поднят на международном суде, на котором председательствовал русский царь. Япония впервые за свою историю оказалась втянута в судебный процесс по правам человека и выиграла дело. Несмотря на это, ошибочное представление о гэйко как о рабынях исправлять уже было поздно.

В ответ на «Акт об освобождении» Дзироэмон Судзиура – владелец отяя «Итирикитэй» в девятом поколении, Иноуэ Ятиё III – иэмото Школы Иноуэ, губернатор Киото Нобуацу Хасэ и советник Масанао Уэмура основали Ассоциацию, известную как «Компания по профессиональному обучению женщин Гион-кобу». Позже это название сократили до «Кабукай», что значит «Ассоциация исполнителей». Согласно уставу, Ассоциация должна была способствовать самодостаточности, независимости и повышению социального статуса женщин творческих и исполнительских профессий. Лозунг ее звучал так: «Мы торгуем искусством, а не телом».

Кварталом Гион-кобу управляет консорциум, включающий в себя три группы: Кабукай, ассоциацию отяя и ассоциацию гэйко.

Этот консорциум основал профессиональную школу для обучения гэйко. До войны девочки, которые начинали профессиональное обучение в шесть лет, могли поступить в нее после окончания четвертого класса. В те времена девочки нередко становились майко или гэйко уже в одиннадцать или двенадцать лет. После войны, в 1952 году, консорциум превратился в образовательный фонд, а школа стала называться Академией Ясака Нёкоба. Согласно новым правилам, введенным в результате реформы образования, теперь, чтобы поступить в Школу Нёкоба, девочка должна была сначала окончить девятый класс. Стать майко в возрасте младше тринадцати лет было невозможно.

В Школе Нёкоба преподают основные дисциплины, которые должна освоить гэйко: танец, музыку, этикет, каллиграфию, чайную церемонию и икебану. Эта школа приписана к театру Кабурэндзо. Ее учителя – самые уважаемые люди в Японии. Многие члены преподавательского состава (например, иэмото) были удостоены званий Живое национальное сокровище и Важный деятель искусства. К сожалению, научных дисциплин в школьной программе нет.

Итак, я выходила из дома в 8:10, добиралась до Нёкобы к 8:20, так что к приходу Старшей Наставницы – то есть к 8:30 – была уже на месте. У меня оставалось десять минут, чтобы разложить инвентарь и приготовить ей чашку чая. Это была не просто вежливость и ни в коем случае не попытка подольститься. Я старалась все подготовить, чтобы мой урок оказался первым.

Мне нужно было брать два урока танцев в день: один – у Старшей Наставницы, другой – у одной из младших. Если не получалось позаниматься со Старшей Наставницей раньше всех, потом трудно было найти время на все остальное. Кроме второго урока танцев, я должна была успеть на уроки музыки, чайной церемонии и танца но. И еще оставить достаточно времени на обязательные визиты и совершить их, прежде чем вернуться в окия на обед.

Эти визиты были частью моей работы. В тот период в Гион-кобу насчитывалось порядка ста пятидесяти отяя. Сначала я присутствовала на банкетах только в десятке из них, позже я стала работать в сорока или пятидесяти. Я старалась каждый день посетить как можно больше заведений – благодарила владельцев отяя, в которые меня пригласили накануне, и уточняла насчет заказов на грядущий вечер. Я терпеть не могла простоев, так что в редких случаях, когда у меня в расписании оказывалось несколько свободных минут, я сама старалась найти на это время клиентов.

Обед начинался в 12:30. Пока мы ели, мама Масако и тетушка Тадзи рассказывали мне о запланированных на этот вечер встречах и делились всем, что знали о клиентах, которых предстояло развлекать.

Каждый день не был похож на предыдущий. Сегодня я должна была приготовиться к выходу уже в три часа, завтра – только в пять или в шесть. Порой уже с самого утра меня просили одеться для фотосессии (в такие дни я отправлялась в школу в полном наряде майко) или съездить на мероприятие в далекий город. Но даже если мне приходилось работать на выезде, я старалась вернуться в Киото так, чтобы вечером успеть поработать.

Я считала себя обязанной работать как можно больше, ведь только так можно стать Номером Один. Я вечно сновала то в дом, то из дому, из-за чего семья дала мне прозвище Почтовая Голубка. Каждый вечер я присутствовала на таком количестве одзасики, какое только удавалось втиснуть в расписание, и возвращалась в окия к часу или двум часам ночи. Мое расписание было грубым нарушением всех законов о детском труде, но я хотела работать, и мне было на это наплевать.

Когда я наконец добиралась до дома, то переодевалась в обычное кимоно, снимала грим и повторяла выученный накануне танец, чтобы не забыть. Потом с наслаждением принимала чудесную горячую ванну и немного