Река течет через город. Американский рейс - Антти Туури

так нам объяснили, только ничего не говори ребятам, пока не сходишь на собрание, а то раньше времени поднимется бессмысленный шум. Там услышишь обо всем точнее, на утреннем собрании нам говорили об этом лишь в общих чертах, — сказал я.

— Я должен сообщить им.

— После собрания.

Сипола вышел из будки и пошел между рулонами бумаги к своей машине. И сразу же вокруг него собрались печатники. Было видно, как он то и дело покачивал головой, и тем, кто задавал вопросы, это вскоре надоело, все разошлись обратно по местам. Я уже вышел было в цех, хотел посмотреть, далеко ли продвинулась работа, но тут зазвонил телефон на стене будки, и мне пришлось вернуться.

— Аутио, — сказал я, сняв трубку.

— Это отец.

— Ну?

— Слушай, такое жуткое дело, нашего Калерво арестовали, посадили в камеру и не выпускают.

— За что?

— Оп вчера на танцах вечером дрался, и кого-то там убили. Калерво всю ночь продержали в камере на допросе. Мать наверху лежит в постели и не может ни слова вымолвить, воет только. Никого даже не пускают увидеться с Калерво. Приезжай сюда, если сможешь. Сможешь?

— Другого выхода нет. Постараюсь вечером приехать.

— Мужики в деревне что-то про это знают, но я не могу ничего выяснить, а мать в таком состоянии, что только воет не переставая. Ты бы приехал, может, разберешься в этом кошмаре.

— Приеду под вечер, — сказал я.

— Разве не ужас: полицейский сказал матери по телефону, что тюрьма ему обеспечена.

— Ах так?

— Они засадят его в тюрьму, слышишь?

— Я приеду сразу же, как только смогу здесь освободиться, тут тоже творится всякая всячина, но я приеду сразу, как только смогу.

Отец повесил трубку, даже не попрощался. Я сидел в будке и думал обо всем, что можно и нужно было сделать. Мной овладела гнетущая тревога. Я даже не ощущал вкуса сигареты, заметил, что она горит, только тогда, когда прижег пальцы, пришлось ее загасить. Вскоре пепельница была полна окурков. Я думал и о том, что, наверное, придется нанять адвоката, и о своей полной неосведомленности относительно того, что касается правосудия, думал и о найме квартиры, ведь это надо было решить сегодня и достать где-то денег, чтобы внести залог. Я позвонил Анники в банк и сказал, что должен вечером поехать домой к родителям, а ей придется самой‘подписать договор о найме квартиры; мы договорились, какую из квартир возьмем, она пообещала, что раздобудет денег или попытается уговорить хозяина отсрочить на несколько дней внесение залога.

Уполномоченный печатников второй смены пришел в типографию и вместе с Сиполой отправился на собрание. Печатники и их помощники тут же оставили машины работать без присмотра, сбились в плотную группу и о чем-то спорили. Я вышел в цех и велел им вернуться на рабочие места.

— Сейчас же разойдемся, если скажешь в чем дело, — пообещал Рантала.

— Скоро и без того услышите, — сказал я.

— Если знаешь, давай говори, — настаивал он.

— По машинам! — скомандовал я.

— Слышь, не перенапрягайся, — сказал Рантала. Я почувствовал, что смогу сейчас врезать кулаком или даже ногой ему и всем, кто стоял вокруг него и не думал расходиться.

— Черт побери! Все к своим машинам, или дойдет до мордобоя! — закричал я что было сил, мне казалось: еще секунда — и я заплачу. — Работать надо, а не трепаться! — крикнул я, перекрывая гул машин.

Печатники прекратили расспросы и, недоуменно переглядываясь, пожимая плечами, разошлись по своим рабочим местам. В двери переплетного цеха я увидел женщин, глядящих, что творится у нас; подбежав к двери, я втолкнул женщин в их цех и захлопнул дверь с такой силой, что удар должен был быть слышен во всем здании. Почувствовал некоторое облегчение. Сел на полусмотанный рулон бумаги и закурил.

Перед обеденным перерывом доверенные вернулись с мрачными лицами. Они начали отчитываться перед печатниками о том, что было на собрании. Я пошел есть. В столовую все пришли притихшие и разговаривали лишь с соседями по столику. Поев, я взял пальто и вышел на улицу. Начался дождь, и я промок, но не обращал на это внимания. Шел по улице в сторону города, на повороте к парку остановился и повернул обратно. Я промок, но успокоился. Позвонил мастеру вечерней смены и попросил его прийти как можно скорее.

Сипола вошел в будку, посмотрел на мою промокшую одежду и мокрые волосы, с которых вода стекала на лицо, а я вытирал его листом бумаги.

— Так это не пройдет, — сказал он. Я думал о другом, он спросил, много ли я знаю об увольнениях и давно ли мастера были в курсе дела.

Я сказал, что недавно.

— Представители Союза должны приехать сюда и разобраться. Фирма ведь намерена уволить человек двадцать, и все они рабочие, — сказал Сипола.

— Кажется, так.

— Здесь, в городе, для них работы не найдется.

— Похоже на то.

— Если другое не поможет, мы сразу начнем забастовку.

— Это наверняка поможет.

— Союзы должны проверить отчеты. Я больше вашим россказням не верю. Ясное дело, можно показать лишь те бумаги, какие в данный момент выгоднее. Мы-то ведь все время работали, аж пар валил. Почему рабочие должны страдать в первую очередь, если работодатель размазня?

— Мне об этом ничего не известно, — сказал я.

— Конечно, ведь мастеров пока еще не увольняют.

— Может, и поэтому, — сказал я.

— Придет, слышь, еще и такой день, и скоро. Или уже куплена своя типография? Ты ведь тут набрался опыта, как обращаться с рабочими, когда деньги кончаются. Пьянствовать и содержать шлюх — на это, похоже, денег хватает, — сказал Сипола.

— Но не у меня, — сказал я.

— Да я не о тебе.

— Хватит об этом. Наш с тобой разговор ничего не решит, — сказал я.

Сипола ушел работать. Почти сразу же за тем пришел мастер второй смены, и я объяснил ему все, что следовало.

Заскочил к себе в каморку и поехал оттуда домой к родителям.

Книга вторая. Рассказ художника

I

С середины марта начались дожди и шли целую неделю, снег осел и начал таять, и вся сажа, накопившаяся в городе за зиму, и дорожная слякоть, и