Банда из Лейпцига. История одного сопротивления - Иоганнес Хервиг

– Пива? Или поедите чего-нибудь? – спросила она.

– Два маленьких пива, пожалуйста, – сказал я. – У нас еще один вопрос. Мы хотели бы тут переночевать. У вас есть свободная комната?

Женщина посмотрела на меня, потом на Кетэ, потом на игроков в углу.

– Есть, – сказала она и вытащила из-под стойки изрядно потрепанную тетрадь, толстую, как Библия. – Фамилия?

– Езевиц. – С перепугу я чуть не назвал свою настоящую фамилию.

– Она тоже? – спросила меня женщина и ткнула карандашом в сторону Кетэ.

– Да, – ответил я.

– Нет, – сказала Кетэ.

Женщина подняла брови и покосилась украдкой на игравших в карты.

– Но хотя бы совершеннолетние? – спросила она.

Я молчал.

– Да, – сказала Кетэ.

Женщина прищурила один глаз и покачала головой.

– Садитесь и пейте пока пиво. Мужики скоро разойдутся. Тогда и получите комнату. Поняли?

Она выдала нам по пиву с тихонько шипящей пеной и скрылась в комнате за стойкой. Мы выбрали столик у окна, подальше от остальных, и теперь сидели, прихлебывая пиво мелкими глотками и поглядывая в окно. Когда на дворе начало темнеть, кто-то включил свет. Вскоре после этого трое посетителей ушли. Двое остались. О чем они там беседовали, было не разобрать – они сидели слишком далеко и говорили слишком тихо. Но у меня было такое ощущение, что они обсуждали меня и Кетэ.

– Ваше здоровье! – сказал вдруг один через весь зал, повернувшись к нам и подняв свою кружку. – Вы здешние? – спросил он.

У меня в кружке уже почти ничего не осталось. Но я все же поднял ее и кивнул.

– В некотором смысле.

– Торгау? Виттенберг? – задавая свои вопросы, он как будто цедил их сквозь зубы. От этого они звучали как-то строго и недоверчиво.

Чтобы выиграть время, я покачал головой.

– Или из Лейпцига? Нашего любимого красного Лейпцига? – спросил второй. Голос у него был тяжелый и сиплый. Он явно слишком много выпил.

Я на секунду задумался. Определить, что это за люди, было невозможно. Они могли быть коммунистами и с таким же успехом – членами НСДАП. Конечно, мы приехали сюда по рекомендации отца Эдгара. Но это же не гарантировало, что все посетители тут одного пошиба.

– А что это меняет? – туманно ответил я вопросом на вопрос.

Пьяный взял картонную подставку из-под пива и крутанул ее, как юлу. Круглая картонка тут же шмякнулась обратно.

– Да ничего, так просто спрашиваю, – сказал он.

– Болтать не любишь, видно, – сказал первый.

Я пожал плечами и вылил последние капли пива в рот.

– Просто мы устали, ехали долго, – сказала Кетэ.

– Ну ладно, спасибо за подробный рассказ, дружище, – сказал первый и пихнул второго локтем в бок, как будто призывая его посмеяться над удачной шуткой.

– Отстань, Эрнст, – отмахнулся тот и постучал пальцем по картонке, которую он до того безуспешно пытался снова запустить крутиться. – Мне пора.

Эрнст пробурчал что-то неразборчивое в ответ. Что именно, я не расслышал. Молча они выложили на стол несколько монет, взяли свои шляпы с вешалки и вышли из заведения. Я смотрел в окошко, как они уходят. Пьяный как-то странно выворачивал левую ногу при каждом шаге. То ли она у него была больная, то ли это у него так получалось по пьяни, сказать было трудно.

– Странные типы, – сказала Кетэ.

Я тоже был рад, что они наконец убрались.

– Ну что, выпили? – услышал я голос хозяйки совсем рядом с нами. Она высунулась из-за двери, которой я раньше не заметил.

– Да, спасибо, – ответил я.

– Тогда давайте вот сюда.

Мы с Кетэ поднялись. За дверью находилась лестница, которая вела наверх. По стенам были развешаны картины с разными пейзажами и охотничьими сценами. Трубящий олень на опушке закинул голову с рогами, два охотника склонились над подбитым зайцем, ветряная мельница замерла среди снегов. Завершал эту череду портрет какого-то мужчины, по виду русского, в охотничьем мундире и с ружьем в руках. Это была фотография.

– Сюда, направо, – сказала хозяйка и повела нас по коридору, который был таким узким, что нам пришлось идти гуськом. – Прошу. – Она показала рукой на первую комнату. Другие двери смотрели на нас исподтишка, скрываясь в полумраке коридора. – Умывальная внизу, возле лестницы. Если что понадобится, зовите.

Мы зашли в комнату. В носу защекотало от запаха старых ковров. Хозяйка стояла в дверях. Теперь она выглядела очень усталой.

– И вот еще что, – сказала она. – Я вас пускаю в первый и в последний раз. Больше не приезжайте. Времена сейчас дурные.

– Понятно, – сказал я. – Спасибо.

Женщина уже спускалась по лестнице.

28

Глаза у Кетэ были как две черные бусины. Сквозь крошечное окошко, в которое едва можно было просунуть голову, проникал приглушенный сумеречный свет. Мы лежали и смотрели друг на друга. Долго. Я провел рукой по волосам Кетэ. Они были коротенькими, не длиннее моего мизинца, но мягкими как пух. Я тихонько перебирал пальцами прядку за прядкой. У нас в классе все восторгались роскошными кудрями Хильде Хильдебранд[74] и Марлен Дитрих[75]. Но лично я отдавал предпочтение Кетэ, в которой все мне казалось потрясающим. Ее дыхание было легким. Легким и безмятежным. Без всякого волнения.

Я же изо всех сил старался выглядеть спокойным, хотя в глубине души страшно нервничал. Я лихорадочно размышлял, как действовать дальше. Конечно, мы уже давно успели познакомиться с тем, что у нас скрывается под рубашкой и блузкой, но теперь ситуация была совершенно другой. Мы могли позволить себе все, и вот именно это мне больше всего и мешало.

– Ты красивый, – прошептала Кетэ, и сердце мое бешено забилось, готовое выпрыгнуть из груди.

– Нет, ты красивее, – отозвался я эхом и рассердился на себя за такой бездарный ответ.

Кетэ улыбнулась. Я подвинулся поближе. Одеяло у нас было тонким, комната – без отопления, но лоб у Кетэ горел, как будто у нее подскочила температура. Наши губы потянулись навстречу друг другу. Языки сплелись в медленном вальсе, который потом сменился жарким линди-хопом[76]. На какое-то время волнение уступило место блаженству. Потом мы оторвались друг от друга. Кетэ стала стягивать с меня рубашку. Я помогал ей довольно непутево. Меня била дрожь.

– Ты стесняешься? – спросила Кетэ и провела пальцем от подбородка по груди до самого пупка. Мне было щекотно. – Не надо. Тебе совершенно нечего стесняться.

Я не нашел что ответить и сгладил неловкость поцелуем.

Так продолжалось долго. Может быть, Кетэ ждала, что я первым сделаю это. Через некоторое время она сняла с себя блузку, потом сорочку.