Проверка моей невиновности - Джонатан Коу

Словом, пусть вам не говорят, что восьмидесятые начались, когда завершились семидесятые. Восьмидесятые начались 1 января 1985 года, когда Эрни Уайз совершил первый в Великобритании публичный звонок по мобильному телефону.

Между тем в Кембридже далекой осенью 1980-го мы все по-прежнему жили в глухомани.

VI. Культ

Поразительно, до чего быстро я начал воспринимать Кембридж как должное — он мне даже прискучил. Что правда, то правда, я не уставал благоговеть перед красотой колледжей, в особенности Святого Стефана — перед высокомерной грандиозностью его Двора Джозефа, суровым очарованием здания библиотеки «Гриф»[61] XVI века постройки и даже часовней колледжа, где, разумеется, и ноги моей не бывало после краткого визита в рамках экскурсии для первокурсников в первую же неделю. Контраст с домашней средой был попросту слишком велик, и от него я отделаться не мог нисколько. Однако поражало меня и то, что многие студенты оказались невероятно бестолковыми и нелюбопытными, а косность представлялась одним из первейших свойств, какие требовались от кембриджского преподавателя (особенно на медицинском факультете).

Имелись, конечно, и исключения. Святой Стефан существовал не без своих очажков академического блеска. Наиболее примечательный из них таился в облаке престижа и загадочности, окружавших профессора Эмерика Куттса и его поклонников.

Куттс был доном философии, лет ему было к пятидесяти, и он уже почти двадцать лет состоял доном колледжа и одним из немногих среди донов, кто стяжал некоторую славу за пределами самого университета. Помимо устрашения студентов своими жестко традиционными трактовками Декарта, Гегеля и прочих столпов западного канона, он поразил всех, сочинив довольно известный путеводитель по философии («Как мышление способно улучшить вашу жизнь»), а следом — пространный политический очерк, который пусть и не продавался в тех же объемах, тем не менее стал по-своему даже более влиятельным. Назывался он «Как я стал консерватором» и после своей публикации в 1977 году быстро привлек внимание определенных политиков, в то время бывших в оппозиции, а именно Маргарет Тэтчер и ее идеологического гуру сэра Кита Джозефа[62]. Последовали, если верить слухам, приглашения на обед, и вот уж Тэтчер в своих интервью обозначала профессора Куттса как «моего любимого философа». Вскоре он сделался постоянным гостем телевизионных дискуссий, кои — ко всеобщему изумлению любого в наши дни, кому сейчас чуть меньше сорока, — были неотъемлемой частью тогдашних телепрограмм: серые мужчины нездорового вида в костюмах обсуждают за столом щекотливые темы на злобу дня развернутыми предложениями и с породистыми выговорами, после чего любезно соглашаются остаться каждый при своем мнении (в некоторых не проговариваемых, однако вполне определенных параметрах мнения приемлемого). Куттс в таких теледебатах стал своего рода постоянной фигурой, а также начал время от времени подписывать своим именем материалы в таблоидах правого толка, хотя ни для кого не было секретом, что сочиняли те статьи преимущественно его студенты, поскольку сам профессор языком популярной журналистики владел не то чтобы свободно.

Вскоре по прибытии в Кембридж Джо обнаружила, что научным руководителем по философии ей определили того, кого можно без особого преувеличения назвать звездой. Более того, — и это, возможно, буквальное определение крещения огнем — Эмерик Куттс был первым кембриджским доном, с кем она познакомилась в начале второй своей учебной недели, когда он пригласил ее на чай к себе на квартиру, чтобы обсудить образовательную программу того семестра. Судя по тому, как она рассказала об этом нам с Крисом, то было стрессовое переживание. После того как она явилась и устроилась в кресле, он спросил, не желает ли она чаю. Она ответила, что, дескать, да, чашке чаю была бы рада. Он спросил, какой сорт чаю она желает. Джо не знала, что чай бывает разных сортов. Она знала, что бывают разные торговые марки чая — «Пи-джи типс», «Брук Бонд» и прочие, — но не разные сорта. Уловив ее неуверенность, профессор Куттс перечислил несколько, но слова «эрл грей» и «лапсанг сушонг» она восприняла как бессмысленный набор звуков. Наконец он упомянул жасминовый чай, и это на слух показалось ей приемлемым, она знала, что такое «жасмин», и, что даже лучше, ей нравился его запах. Но когда он принес ей чашку из костяного фарфора, наполненную бледно-рыжей жидкостью, Джо испугалась, поскольку ни разу в жизни до этого не пила чай без молока и, уж конечно, не подозревала, что люди иногда пьют чай без молока, и, соответственно, попросила профессора добавить молока ей в чай.

В изложении Джо профессор Куттс этой просьбой оказался в первую очередь позабавлен. Со всей возможной торжественностью он спросил:

— Жасминовый чай с молоком? Вы совершенно уверены? — так, что она тотчас осознала, что допустила оплошность, но отступать было некуда, и Джо забила этот гвоздь по шляпку:

— Мы дома всегда пьем его так. — На что профессор отозвался:

— Сколь необычно, — и очень медленно и осторожно вылил молоко из крошечного серебряного кувшинчика ей в чай, обретший отвратительный оттенок. («Он не был бурым, — сказала нам она, — он стал неким… молочно-рыжим».) — Стало быть, так все в Рэксаме пьют улуны? — спросил он, и вопрос этот запутал Джо дальше некуда, отчасти потому, что она прежде никогда не слышала слово «улуны», но еще и потому, что он, похоже, с чего-то взял, что она из Рэксама, и, вместо того чтобы предоставить ему заблуждаться все дальнейшие три года, она решила пресечь это в зачатке:

— Я вообще-то из Стокпорта.

Профессор Куттс спохватился:

— А! Прошу меня простить. — А затем: — Я не осознавал, что Стокпорт в Уэльсе, — еще один комментарий совершенно невпопад, ввергший Джо в еще большую путаницу, которую она попыталась распутать так:

— Стокпорт находится в Манчестере.

На это профессор откликнулся изумленным тоном:

— Но у вас валлийский выговор, — что Джо собралась опровергнуть, но отставила, потому что никогда об этом раньше не думала, а вдруг у нее и в самом деле валлийский выговор, а она этого не замечала, хотя, ну правда, откуда у нее валлийский выговор, если она не из Уэльса, но да ладно, ни признавая, ни опровергая валлийскость своего выговора, она добавила неразберихи:

— Ну, Стокпорт, скажем так, не прямо в самом Манчестере. Это часть территории, допустим, технически говоря, Большого Манчестера. — На что профессор Куттс откликнулся словами:

— А! Понимаю… то есть это предместье Манчестера, — тем самым вынуждая Джо осмыслить сказанное и настаивать, поскольку она понимала, что беседует с человеком, для которого точное словоупотребление чрезвычайно важно:

— Нет, это скорее не предместье, а отдельный самостоятельный городок.

Профессор Куттс обдумал ее слова и промолвил:

— То есть городок в городке, иначе говоря?