Ветер крепчает - Тацуо Хори

– Что случилось?

Я взглядом дал понять, что все в порядке, медленно склонился над ней еще ниже и, не сдержавшись, крепко прижался лицом к ее лицу.

– Какой холодный…

Прикрыв глаза, она чуть повернула голову. От волос ее исходил едва уловимый аромат. Так мы с ней и замерли – прижавшись щекой к щеке, ощущая дыхание друг друга.

– Ой, слышишь? Опять каштан упал, – прошептала она, взглянув на меня из-под полуопущенных век.

– Так вот что это было. Каштаны… Из-за этого стука я и проснулся ни свет ни заря, – отозвался я, чуть повысив голос, потихоньку отстранился от нее и отошел к окну, за которым уже занимался белый день.

Прислонившись к раме, я наблюдал, как постепенно окрашивается в мутновато-красные тона небо за дальними горами, над которыми застыла в неподвижности купа облаков, и ждал, пока по щеке скатится что-то жгучее, не ясно из чьих глаз только что излившееся – моих или ее. Наконец со стороны полей послышались звуки утренних работ…

– Если подолгу стоять у окна, можно простудиться, – послышался из постели слабый голос Сэцуко.

Думая ответить на предостережение легкомысленной шуткой, я обернулся. Но встретил взгляд широко распахнутых глаз – пристальный, глубоко встревоженный, и шутка застыла на губах. Я молча отошел от окна и вернулся в свою комнатку.

А несколько минут спустя у Сэцуко, как и всегда по утрам, начался сильнейший приступ неудержимого кашля. Укладываясь обратно в постель, я с тяжелым сердцем прислушивался к тому, что происходит в палате.

27 октября

Сегодня я вновь провел вторую половину дня среди гор и лесов.

Один вопрос занимал меня до самого вечера. Вопрос о подлинной природе обручения: насколько двое людей способны подарить друг другу счастье за отмеренный им короткий век? Перед моим мысленным взором возникала пара, в которой я видел нас самих: молодые мужчина и женщина стояли рядом, плечом к плечу, склонив головы перед судьбой, которой нелегко противиться, и отчаянно пытались отогреть друг друга, душой и телом; печальная картина, но в чем-то отрадная. И что еще, помимо этой картины, могу я нынче написать?..

Вечером, проходя, как обычно, скорым шагом вдоль опушки леса, мимо льнущих к склону лиственниц, полностью вызолотивших бескрайнее предгорье, я разглядел впереди, на самом краю рощи, подступающей вплотную к заднему фасаду санатория, высокую девушку; в косых лучах заходящего солнца волосы ее сияли ослепительно-ярко. Я остановился на мгновение. Девушка была удивительно похожа на Сэцуко. Но – в таком месте и совершенно одна? Я затруднялся сказать, действительно ли это она, поэтому, еще немного ускорив шаг, пошел вперед. Но по мере того, как я подходил все ближе, уверенность моя крепла: передо мной действительно была Сэцуко.

– В чем дело? Что-то случилось? – переводя дыхание, спросил я, когда подбежал к ней.

– Просто дожидалась здесь твоего возвращения, – ответила она с улыбкой, и лицо ее чуть заметно покраснело.

– Как бы такие безрассудные поступки не принесли тебе вреда, – произнес я, глядя на ее профиль.

– Ничего страшного, разок можно… К тому же сегодня я очень хорошо себя чувствую, – сказала она с нарочитым воодушевлением, не отрывая взгляда от подножия гор, со стороны которых я только что подошел. – Я еще издалека тебя заметила.

Я, ничего не говоря, встал рядом и посмотрел туда же, куда смотрела она.

– Достаточно просто выйти к роще: вся гряда Яцугатакэ видна отсюда как на ладони, – добавила она столь же восторженно.

– Да, – коротко отозвался я без особого чувства, но затем в какой-то момент, стоя рядом с Сэцуко, глядя с ней на горы, уловил вдруг путаницу в собственных мыслях: одно странным образом мешалось с другим.

– Я, казалось бы, впервые любуюсь этими горами вот так, с тобою вместе. А между тем у меня такое чувство, будто я уже переживал такое, и не раз!

– Но ведь это невозможно?

– Почему же? Я только сейчас осознал… Ведь мы с тобой когда-то уже любовались вместе этой самой грядой, просто смотрели на нее с противоположной стороны. Хотя, конечно, летом, когда мы были вдвоем, ее почти всегда застилали облака, поэтому она не просматривалась. Но осенью я дошел до нашего луга еще раз, уже один, и разглядел вдали, у кромки горизонта, эту самую гряду, только видел другой ее склон. Я тогда знать не знал, что за вершины поднимаются в туманной дали, но, судя по всему, это действительно были вершины Яцугатакэ. Смотрел я, похоже, именно в их направлении… Ты ведь помнишь ту заросшую мискантом равнину?

– Помню.

– Но как все-таки удивительно, правда? Мы живем с тобой теперь у подножия тех самых гор и до сих пор даже не догадывались об этом…

Я почувствовал ностальгию: живо вспомнилось, каким я был ровно два года назад, в тот последний день осени, когда разглядывал встающие на горизонте далекие горы, впервые отчетливо показавшиеся сквозь заросли мисканта, густо покрывавшего равнину; как, полный печального счастья, грезил о том, что когда-нибудь мы с Сэцуко будем вместе.

Воцарилось молчание. В вышине, почти не издавая звуков, летел по небу стремительный птичий клин, должно быть державший путь в чужие страны, снизу поднимались тяжелые горы, а мы стояли рядом, соприкасаясь плечами, смотрели и испытывали нежность такую же искреннюю, как в самые первые дни. И тени наши, постепенно удлиняясь, беспрепятственно ползли по траве все дальше.

Спустя какое-то время роща у нас за спиной вдруг наполнилась шелестом, – видимо, поднялся ветер. И я, будто внезапно очнувшись, сказал:

– Думаю, нам пора возвращаться.

Мы зашли под сень рощи, безостановочно роняющей пожелтелую листву. По пути я то и дело останавливался, пропуская Сэцуко немного вперед. И сердце невольно сжималось от переполнявших меня крошечных воспоминаний двухлетней давности – о том, как мы гуляли по летним лесам и я специально отставал на два-три шага, чтобы еще хотя бы минуту полюбоваться ею со стороны.

2 ноября

По вечерам единственный маячок света сближает нас. Сидя под лампой, я продолжаю усердно излагать историю о счастье нашей жизни, уже привычный к согласному молчанию, а в тени, отбрасываемой абажуром, в зыбкой полутьме кровати лежит Сэцуко. Ее совсем не слышно, так что иногда я начинаю сомневаться, там ли она. Бывает, я отрываюсь от работы, оглядываюсь, а она, оказывается, внимательно смотрит на меня, и кажется, будто смотрит уже довольно давно. Взгляд ее полон такой любви, точно она хочет сказать, что ей для радости довольно просто находиться