Ветер крепчает - Тацуо Хори

Я стоял у окна, скрестив руки на груди, и не мог вымолвить ни слова. У подножия гор уже сгустилась тьма. Однако по вершинам хребта еще скользили слабые отсветы. Внезапно меня объял такой ужас, что стало трудно дышать. Я стремительно обернулся к больной. Она лежала, закрыв лицо руками. Мне вдруг показалось, что мы в одночасье можем потерять все; чувства захлестнули меня, и я, подбежав к кровати, заставил Сэцуко отвести руки от лица. Она не сопротивлялась.

Открытый, даже высокий, лоб; взгляд, уже спокойный и почти лучистый; плотно сжатые губы – она выглядела в точности как всегда, но в тот момент показалась мне еще чище, еще благороднее, чем обычно. И я невольно ощутил себя ребенком: испугался невесть чего, когда все вокруг, казалось, было спокойно. Почудилось, будто меня вмиг покинули силы; я упал на колени и спрятал лицо, уткнувшись в край постели. И замер так: закопавшись лицом в простыни, чувствуя, как рука Сэцуко нежно гладит мои волосы…

Палата между тем тоже погрузилась в сумрак.

Долина теней смерти

1 декабря 1936 года, деревня К.

Деревня, которую я не видел почти три с половиной года, оказалась буквально погребена под снегом. Говорили, снегопад здесь не переставал почти неделю и прекратился лишь нынче утром. Девчушка из местных, согласившаяся взять на себя хлопоты о моем хлебе насущном, вместе со своим младшим братом сгрузила мой багаж на саночки, принадлежавшие, должно быть, этому самому мальчугану, и повела меня в сторону горного домишки, в котором мне предстояло провести зиму. Шагая вслед за санками, я неоднократно поскальзывался, каждый раз рискуя упасть. До того крепко смерзся снег в тени склонов…

Домик, который я снял, располагался немного в стороне от деревни: к северу начиналась небольшая долина, где с давних пор строили свои коттеджи дачники-иностранцы; мой стоял на самом краю дачного поселка. По слухам, приезжавшие сюда на летний отдых иностранцы называли между собой это место Долиной счастья. Переводя взгляд с одной покинутой заснеженной дачи на другую, я терялся в догадках: что среди царившего здесь запустения и печали могло вызывать мысли о счастье? И пока брел вверх по долине за парой своих провожатых, то и дело от них отставая, с языка моего почти уже сорвалось совсем другое, противоположное именование. Однако я, замявшись, почему-то попытался проглотить несказанные слова, хотя затем вновь передумал и все же произнес их вслух. Долина теней смерти… Да, такое название подходило ей куда больше, – по крайней мере, так казалось мне, собирающемуся этой зимой коротать на ее просторах свои безрадостные одинокие дни. Пока я размышлял об этом, мы наконец вышли к снятому мной домику: снег вокруг крытой корой лачуги, к которой создатель, словно в извинение, пристроил крошечную веранду, был сплошь испещрен причудливыми следами. Девушка первой зашла внутрь, и пока она раздвигала дождевые ставни амадо и прибиралась – ведь дом стоял до этого запертым, – ее брат великодушно просветил меня, назвав одного за другим всех гостей: это заячьи следы, это – беличьи, а там крутился фазан.

Я ступил на веранду, наполовину засыпанную снегом, и осмотрелся вокруг. При взгляде отсюда становилось понятно, что мы дошли до возвышенной части неширокой и весьма живописной наклонной долины. «Ого!» – среди нагих деревьев мелькнула крошечная фигурка мальчика, оседлавшего санки, он не стал дожидаться сестру и вперед нее, один, поспешил обратно в деревню. Я провожал взглядом его трогательную фигурку до тех пор, пока она окончательно не скрылась в глубине встающего ниже зимнего безлистого леса; когда же мой первый, ознакомительный осмотр долины завершился, уборка, судя по всему, тоже закончилась и я впервые зашел в домик. Стены даже внутри были забраны корой криптомерии, и в целом постройка оказалась еще скромнее и неказистее, чем я ожидал: ни обшитых потолков, ничего; и все же отталкивающего впечатления не производила. Я сразу поднялся посмотреть второй этаж: кровати, стулья – все было рассчитано на двоих. Как будто этот домик специально готовили для нас с тобой. А ведь и правда: я же мечтал когда-то о такой маленькой горной хижине, представляя, как мы станем жить с тобой в уединенном единении[49], душа в душу!..

Вечером, едва только девушка приготовила ужин, я отпустил ее в деревню. Затем, оставшись один, придвинул поближе к печке большой стол: решил, что он послужит мне одновременно и для работы, и для трапезы. Потом вдруг заметил, что на календаре, висящем у меня над головой, до сих пор красуется сентябрь; поднялся, оборвал лишние листы, отметил сегодняшнее число и, наконец, открыл эту тетрадь – ровно год спустя с последней своей записи.

2 декабря

Судя по всему, в горах, к северу от долины, разгулялась вьюга. И вулкан Асама, который вчера был виден так ясно, словно до него рукой подать, сегодня тоже скрылся за снежными облаками, – должно быть, там, за облачной завесой, бушует непогода. Это, говорят, ощущается даже в деревне – она расположена у самого подножия вулкана: изредка ее озаряет солнце, но даже тогда в воздухе безостановочно пляшут снежинки. Когда снегопад краем крыла задевает долину, небесная лазурь сохраняется лишь за ее пределами, над вершинами уходящей куда-то на юг горной цепи, а сама долина темнеет, и какое-то время в ее пределах метет настоящая метель. Впрочем, не успеешь оглянуться, как долину снова зальет солнечный свет…

Возможно, из-за того, что я без конца подходил к окну, наблюдал за тем, как беспрестанно меняется облик долины, и возвращался к огню только для того, чтобы вскоре опять от него отойти, меня весь день не покидало беспокойство.

Около полудня появилась моя деревенская девушка: пришла по снегу в одних таби[50], с узелком-фуросики[51] за спиной. Кажется, у нее уже обморожены и руки, и лицо, но она честная, исполнительная, и ее молчаливость как нельзя лучше отвечает моему душевному состоянию. Как и накануне, я дождался, пока она сготовит еду, и тут же отпустил. После чего устроился возле печи, чтобы в полной бездеятельности, отрешенно наблюдая за тем, как пылает и трещит огонь, раздуваемый случайными порывами ветра, проводить день, который уже признал уходящим.

Незаметно спустилась ночь. Я съел в одиночестве остывший ужин и почувствовал себя спокойнее. Снегопад в долине, судя по всему, перестал, так и не разойдясь в полную силу, но поднялся ветер. Стоило огню в печи хотя бы ненадолго опасть