Ветер крепчает - Тацуо Хори

но она обессиленно покачала головой. Я ничего не стал спрашивать, лишь печально посмотрел на нее. Однако она с отсутствующим видом устремила взгляд в пустоту, словно смотреть на меня, а еще вернее – на мою печаль, не хотела.

Вечером

Я один пребывал в полном неведении. Сегодня после завершения осмотра старшая медсестра позвала меня за собой в коридор. Тогда-то я впервые услышал о том, что нынче утром у Сэцуко случилось слабое кровохарканье, – а я ничего не знал. Сэцуко не стала мне рассказывать. Медсестра пояснила, что кровохарканье было не настолько сильным, чтобы представлять какую-то опасность, но для вящего спокойствия больную по распоряжению директора на ближайшие дни препоручат заботам профессиональной сиделки. Мне не оставалось ничего иного, как согласиться.

Я решил переселиться пока в соседнюю палату – она как раз пустовала. Теперь я делаю эту запись, сидя в гордом одиночестве посреди комнаты, которая во всем похожа на ту, где мы до сих пор обитали вдвоем, но при этом производит впечатление совершенно незнакомого места. Я провел здесь уже не один час, а комната все равно выглядит абсолютно нежилой. Даже лампа здесь светит каким-то холодным светом, какой бывает в пустых, безлюдных помещениях.

28 ноября

Тетрадь с моей почти завершенной работой так и лежит на столе, заброшенная, я к ней не притрагиваюсь. Хотя сам уверял Сэцуко, что, если мы какое-то время проведем отдельно друг от друга, это благотворно скажется и на моих занятиях – я доведу начатое до конца.

Но разве могу я в одиночку погрузиться в знакомое нам прежде счастливое состояние, описанное в моей истории, испытывая при этом все тревоги момента нынешнего?

День за днем я через каждые два-три часа заглядываю в соседнюю палату и ненадолго присаживаюсь у изголовья больной. Однако худшее, что я могу сделать, это вызвать ее на разговор, поэтому, находясь рядом с ней, я по большей части молчу. Даже когда медсестры с нами нет, мы только молча держимся за руки и всячески избегаем смотреть в глаза друг другу.

Когда же нам все-таки случается встретиться взглядами, Сэцуко неловко улыбается – совсем как в первые дни нашего знакомства. Но затем почти сразу отводит глаза, устремляет взгляд куда-нибудь в пустоту и лежит совершенно спокойно, не выказывая ни малейшего недовольства нынешним положением вещей. Один раз она поинтересовалась, как продвигается моя работа. Я покачал головой. В тот момент ее взгляд наполнился жалостью. И больше она меня о работе не спрашивала. Наши дни похожи один на другой: все они проходят тихо и как будто совершенно бестревожно.

Она даже отказывается от моего предложения написать вместо нее письмо отцу.

По вечерам, ничем не занятый, я сижу допоздна за столом и рассеянно наблюдаю за тем, как ложится на балкон свет моего ночника: чем дальше от оконного стекла, тем призрачнее свет. Со всех сторон его окружает тьма ночи, и кажется, будто картина эта с поразительной точностью отражает то, что творится у меня в душе. Я смотрю и гадаю, спит ли моя больная: может быть, тоже еще не спит, может, думает обо мне…

1 декабря

Почему-то в последнее время на свет моего ночника опять стали тучами слетаться мотыльки.

Как стемнеет, они появляются буквально из ниоткуда и начинают биться в плотно закрытое окно: каждым ударом раня себя, пытаются в самоотверженном стремлении продлить свое существование, пробить брешь в стекле. Даже когда я, потеряв терпение, выключаю лампу и ложусь, они еще какое-то время бьются, словно обезумевшие, хотя постепенно все-таки слабеют, припадают в конце концов к какой-нибудь поверхности и затихают. А наутро я неизменно нахожу под окном улегшиеся ровным слоем, точно опавшие листья, их мертвые тельца.

Сегодня ночью один мотылек все-таки пробрался каким-то чудом в комнату и бестолково заметался вокруг ночника, возле которого я сидел. Спустя немного времени он с глухим стуком упал на лежавшие передо мной бумаги. И долго-долго оставался неподвижен. Затем вдруг снова, будто вспомнив внезапно о том, что еще жив, стремительно взлетел в воздух. Было очень похоже на то, что мотылек уже не понимал, что делает. Потом он снова со стуком упал на мои бумаги.

Охваченный необъяснимым страхом, я даже не попытался согнать его с листа, но с показным равнодушием позволил ему спокойно там умереть.

5 декабря

Под вечер мы ненадолго остались вдвоем. Дежурная медсестра как раз ушла ужинать. Зимнее солнце уже садилось за гребень высившихся на западе гор, когда его косые лучи на секунду озарили палату, день ото дня все сильнее промерзающую. Я в тот момент сидел у изголовья больной – поставил ноги на обогреватель и склонился над книгой, которую держал в руках. И тут Сэцуко тихонько вскрикнула:

– Ой! Отец…

Я невольно вздрогнул и поднял голову. Глаза Сэцуко сияли непривычно ярко. Однако я сделал вид, будто не расслышал прозвучавшего секунду назад возгласа, и с невозмутимым видом уточнил:

– Ты что-то сказала?

Она ответила не сразу. Хотя глаза ее, кажется, засияли еще ярче. Наконец, собравшись с духом, она слабо махнула рукой в сторону хребта:

– Видишь освещенный солнцем участок на самом краю той невысокой горы, слева? – Затем приложила пальцы к губам: похоже, признание давалось ей нелегко – она почти заставляла себя говорить, подбирая слово за словом. – В этот час там всегда появляется фигурная тень, удивительно похожая на профиль отца… Погляди, как раз проступила! Знакомый абрис?

Поглядев туда, куда указывала Сэцуко, я сразу понял, о какой горе идет речь, однако увидел лишь рельефно обозначившиеся в косых лучах солнца складки горных склонов.

– Она тает… Ну вот, уже один только лоб виден…

В этот момент я сумел наконец разглядеть в изгибах склона нечто похожее на профиль родителя Сэцуко. Мне тоже привиделся в изломах тени его крепкий лоб. «Неужели она так тоскует по отцу, что видит его даже в вечерних тенях? Так и есть, она по-прежнему всем своим существом ощущает и зовет его…»

Однако секунду спустя гора окончательно скрылась во мраке. И все тени растаяли.

– Тебе, наверное, хочется домой? – Я непроизвольно задал вопрос, который первым возник в моем сознании.

Но едва я его произнес, как тут же обеспокоенно заглянул Сэцуко в глаза. Она встретила мой взгляд с совершенно бесстрастным выражением на лице, но почти сразу отвернулась и очень тихо – так, что я едва смог ее расслышать, – с легкой хрипотцой прошептала:

– Да, мне отчего-то вдруг захотелось вернуться.

Закусив губу, я, стараясь не привлекать ее внимания, перешел от кровати к окну.