Последняя книжная вечеринка - Карен Дюкесс

Джереми протянул мне напиток. Не спрашивая, что это, я выпила его залпом. Джереми спросил, ела ли я хоть что-нибудь. Я покачала головой.

– Тогда давай, – сказал он. – Лучше поздно, чем никогда.

Он наклонил голову вперед, и его волосы практически коснулись моего лица. Мне понадобилось некоторое время, чтобы понять, что он делает. Это была хитрость, которой он научил меня на вечеринке в Нью-Йорке – занюхнуть волосами соседа, если пьешь на пустой желудок. Тот вечер и то, как я воспринимала тогда Джереми, казались мне столь давней историей, что было это лет сто назад. Как же быстро я взялась судить его. Я поставила бокал и взяла его за голову обеими руками. Мои пальцы лежали на его плотных кудрях, и я вдохнула теплый аромат его волос. Джереми поднял взгляд, и его лицо оказалось лишь в нескольких сантиметрах от моего. Прежде чем он мог сказать или сделать что-либо, я схватила его за руку и повела за собой в середину толпы, танцующей на заднем крыльце.

Я стянула с волос заколки и ленты и забросила их в угол. Переплетая пальцы с пальцами Джереми, я подняла руки вверх. Даже придвинула бедра ближе к нему. Музыка была громкая, никто не разговаривал и все танцевали. На наших лбах выступил пот, лица раскраснелись. Толпа вокруг нас превратилась в одно смазанное пятно, люди и их наряды перестали иметь какое-либо значение.

Когда музыка замедлилась, Джереми прижал меня к себе. Моя голова лежала на его груди, я закрыла глаза. После танцев я запыхалась, а от алкоголя у меня кружилась голова. Я позволила себе расслабиться в его руках, пока мы не торопясь кружились по веранде. Через несколько минут я посмотрела на Джереми, ожидая, что встречусь с ним взглядом. Но он смотрел на что-то на дальней части веранды. Я проследила за его взглядом.

Тилли и Лэйн представляли собой странную картину. Они двигались под музыку, не отрывая друг от друга взгляда – Тилли была в своем пышном костюме восемнадцатого века, а Лэйн в элегантном образе Холли Голайтли. Тилли подняла руку с платком вверх, а Лэйн ухватила его за краешек своими длинными пальцами, подныривая под растянутый платок, и делая шаг то назад, то вперед, как в греческом танце, пока Тилли не потянула платок и не притянула Лэйн ближе к себе. Они не касались друг друга, их разделял платок, но интимность этого танца между ними была практически осязаемой. Другие тоже смотрели на Тилли и Лэйн, замедляя свой танец и отходя в стороны от центра веранды, чтобы освободить для них место.

Их нельзя было понять как-то иначе. Это не было легким флиртом, все было куда серьезнее. Я никогда не видела, чтобы Тилли смотрела на Генри так же, как она смотрела на Лэйн, и никогда не видела Лэйн такой искренней и такой красивой. Они были связаны тем образом, о котором я даже и не подозревала. Они были влюблены друг в друга.

Генри стоял один у двери, ведущей в дом, и смотрел, как его жена танцует с Лэйн, и было понятно, что он тоже видит их любовь. Его руки безвольно повисли, только пальцы одной руки удерживали маленькую записную книжку, которая была готова упасть на пол. Наверное, в нее он записывал свои догадки насчет костюмов гостей. Взгляд Генри передвигался с места на место, не фокусируясь ни на чем и ни на ком. В этот момент он выглядел не просто старше, чем обычно. Он выглядел совсем старым.

Я глядела на Тилли и Лэйн, и до меня стало доходить, что меня и Генри просто держали за дураков. Холодность, которую Тилли проявляла ко мне, возможно, была искренней, но у нее были свои цели. Избавленная от необходимости переживать за ее чувства, я могла отвлечь на себя внимание Генри. Этого хотел и он сам, а, что важнее, это было нужно Тилли, чтобы она могла перевести свое внимание на то, что назревало между ними с Лэйн. Бедный Генри! Он думал, что он один страдает, что ему нужно разбираться только со своими чувствами. То, что для него было примирением с Тилли тем утром, когда я увидела, как дружелюбно они разгадывают кроссворд, воссоединением или, во всяком случае, компромиссом после ничего не значащей летней интрижки, для нее, наверное, было теплым прощанием. Последним проявлением дружеских чувств или любви перед расставанием.

Генри, должно быть, чувствовал, что люди смотрят на него. Он листал страницы своего блокнота, как будто пытался найти что-то конкретное. Он поднял взгляд и посмотрел прямо на меня, но на его лице не было узнавания или нежности. В тот момент я поняла, как сильно Генри любит свою жену, каким потерянным он будет без нее. Все это время ставки были значительно выше, чем я могла себе представить.

– Мне нужно подышать воздухом, – сказала я. Я вышла с крыльца и прошла на задний двор к раскладным стульям у теннисных кортов. Джереми последовал за мной.

– Я такая дура, – сказала я, плюхнувшись на один из стульев.

– Ты про Тилли и Лэйн? Откуда ты могла знать? – Он сел рядом. Я решила сделать вид, что меня беспокоит только это. –  Я бы ни за что не догадался, – сказал он, – но это вполне объясняет, почему Тилли и Генри оба казались мне такими странными этим утром. Я думал, что это из-за меня, но, похоже, это лето было для них непростым.

Несколько минут мы сидели молча, пока Джереми не сказал:

– Я хочу кое-что у тебя спросить.

«О нет, – подумала я. – Неужели он знает о Генри?»

Я сделала глубокий вдох и смиренно ожидала вопроса.

– Что у тебя за костюм?

Я уже забыла о своем костюме, о том, как тщательно я его выбирала. Впервые я подумала о Зулейке Добсон, как только дочитала книгу[23]. Мы с Генри откладывали работу в сторону и непрерывно цитировали друг другу полюбившиеся строчки – Генри это делал с уморительным британским акцентом. Сперва мне не хотелось наряжаться кокетливой Зулейкой. Мне казалось, что это будет слишком самонадеянно, отталкивающе, что это будет перебор, но после всего, что случилось между мной и Генри, я стала увереннее в себе и эта мысль стала нравиться мне все больше. Я хотела сделать это не просто ради понятной нам одним