Последняя книжная вечеринка - Карен Дюкесс

Мама отставила свою чашку в сторону и положила руки на стол ладонями вниз. Она грозно посмотрела на Джереми.

– Не стесняйся своего таланта, – сказала она. – Тебе очень повезло родиться человеком искусства. Прими это.

После завтрака мы с Джереми отправились на прогулку к заболоченному берегу и на пляж Корн-хилл, чтобы поплавать, после чего я обещала отвезти его к Генри и Тилли, чтобы он мог побыть с Фрэнни и помочь ему с последними приготовлениями к вечеринке. Это был один из тех дней ранней осенью, когда все цвета становятся будто бы на тон ярче – трава зеленее, вода как будто более синяя. Солнце было теплым, а воздух – прохладным, сентябрь заявлял о себе.

Пока мы шли вниз по крутой тропинке мимо кустов морской сливы к заболоченному берегу, Джереми спросил:

– Твоя мама всерьез считает, что людьми искусства рождаются, а не становятся?

– Да. И про математиков она думает то же самое, – ответила я, вытягивая из земли длинный стебель травы медового цвета и зажимая его меж зубами.

– Это довольно ограниченный взгляд, – сказал Джереми. – Если что-то и нужно, чтобы стать писателем, так это выносливость, а не гениальность. Нет ничего удивительного в том, что тебе тяжело заканчивать рассказы. Это ведь не магия, а практика.

– Ты так считаешь? Лучшие из моих рассказов как будто сами появились из ниоткуда.

Мы подошли к краю болотистого берега, наши ноги увязали в жидкой грязи, а маленькие коричнево-зеленые крабики разбегались в стороны по своим норкам. Большая голубая цапля спланировала перед нами и исчезла в высокой траве.

– Лучшие из твоих рассказов? – спросил Джереми. – И сколько таких?

– Ну, немного, – ответила я, внезапно почувствовав себя глупо. – Может, четыре?

– Из скольких?

– Сколько рассказов я начинала? Не так чтобы сотни, но…

Мы забрались выше, перешли старые железнодорожные пути, заросшие дикими цветами, а затем спускались с горки на другую сторону и снова пошли по заболоченной местности к пляжу у насыпи.

– Нет, сколько рассказов ты дописала? – спросил Джереми. Когда я не ответила, он сказал: – Думаю, ты закончила всего четыре, те, которые получились сами собой.

– Похоже на то, – сказала я.

– Вопросов больше не имею. Тебе нужно перестать верить в магию творчества. Надо пробиваться вперед, особенно когда не получается легко, как прежде.

На болотистом промежутке между путями и пляжем земля была особенно грязной и вязкой.

– Иди быстрее и будешь меньше утопать, – сказала я, прибавляя шаг.

– Это что-то из серии «Если идет дождь, беги, и тогда останешься сухим»?

Я рассмеялась, радуясь тому, что наш разговор ушел от темы писательства.

Мы карабкались вверх через заросли ярко-зеленой травы, двигаясь к пляжу. С залива дул легкий бриз. Я разделась до купальника и решительно побежала в воду. Добравшись до глубины и зависнув на одном месте, я смотрела, как Джереми медленно заходит в воду, поднимая руки вверх, когда вода стала ему по пояс.

– Чем медленнее, тем сложнее, – сказала я. – Еще ведь даже не холодно!

– Ты издеваешься?

Когда вода дошла ему до груди, он нырнул и проплыл некоторое время под водой. Он вынырнул довольно-таки далеко, удивив меня. Его волосы, мокрые и ставшие прямыми от воды, теперь доходили ему почти до плеч. Я подплыла к нему и задала вопрос, который вертелся у меня в голове со вчерашнего дня:

– То, что ты сбежал в «Шоэт», как-то помогло тебе наладить отношения с родителями?

– Помогло снять напряжение, я думаю. Я стал меньше на них злиться.

– А что насчет твоей сестры? Она не чувствовала себя так, как будто ее бросили?

– Да, так и было, – сказал он. – Она сильно переживала.

– Твои родители смогли ей помочь?

– В каком-то смысле да. Они отвели ее к доктору, он помог. Но для них это было большое унижение. Представь, они прошли через войну, похудели до болезненного состояния, потеряли большую часть волос, и вот они оказываются в благополучном пригороде, в Америке, с красавицей-дочкой, которая истязает себя, выдирая себе ресницы и брови. Им было трудно это понять.

Я подумала о Дэнни и о том, что даже самые понимающие и заботливые родители могут не справиться с подобной задачей.

Мы подплыли к мелководью, где можно было встать на дно.

– Твои родители когда-нибудь вообще говорили о том, что случилось с ними во время войны?

Джереми покачал головой:

– Знаешь ведь, есть люди, которые пережили Холокост и ощущение, что через свои страдания они пришли к бесконечной доброте. Которые разговаривают с детьми в синагогах, показывая им живой пример стойкости, вселяя веру в то, что любовь победит, несмотря ни на что.

– Да, – сказала я. – Это невероятные люди.

– Да. Так вот, мои родители – не такие.

Мы вышли из воды и сели на горячий сухой песок.

– Тебе самому-то не интересно узнать, что случилось с ними во время войны? Или до нее? – спросила я, зачерпывая ладонями пару горсток песка и копая между нами ямку.

– Если честно? Нет. Я лучше буду придумывать истории. Создавать людей.

Джереми стал копать ямку рядом с моей.

– Как Сариту из твоего романа?

Я добралась до влажного песка и стала копать еще глубже, пока моя рука не оказалась по локоть в песке.

– Да, как Сариту. Мне приятно, что ты помнишь ее имя.

– Несложно запомнить имя того, кто тебе понравился.

Я вытащила руку из ямы и смотрела, как копает Джереми, пока он не добрался до влажного песка – дальше копать было некуда. Мы закопали ямки обратно и оправились к парковке, молча прошли по грязной дороге к Томс-хилл и моему дому. Наверху у дороги я остановилась, чтобы еще раз взглянуть на залив и Лонг-пойнт на самом краю Провинстауна. Джереми остановился рядом. Ветер совсем высушил его волосы и развевал уже его кудри. Он посмотрел на меня и наклонил голову, как бы спрашивая, о чем я думаю. И я сказала ему:

– Знаешь, а ты не такой уж противный.

– Ага, – улыбнулся он, – я знаю.

41

Издали, если стоять в самом начале дороги, ведущей на лужайку дома Генри и Тилли, был виден калейдоскоп костюмов, ярких пятен от шлейфов с перьями и шарфов, париков и всевозможных шляп, широких плащей и меховых накидок. Все это превращало толпу в единый организм, который дышал и, казалось, чистил свои перышки. Это существо выглядело чудовищно – оно как будто готово было раскрыть свою пасть и проглотить меня целиком.

Я не могла узнать никого из