Последняя книжная вечеринка - Карен Дюкесс

мама, посмотрев на меня взглядом, который ясно давал понять, что «ничего страшного» она сказала исключительно из вежливости. Она очень ревностно относилась к своим коврам. Джереми поставил пиво на стол, отошел к своему рюкзаку и порылся в нем, пока не нашел баночку с лекарствами. Его глаза покраснели и опухли, щеки покрылись красными пятнами.

– Простите меня, пожалуйста. Это все рыба. У меня на нее аллергия. Мне надо было раньше сказать.

Мама посмотрела на его лицо, потом на соус, потом снова на Джереми.

– О боже! – воскликнула она.

Она схватила миску с соусом и отправилась прямиком на кухню, где выбросила все содержимое миски в мусорку.

– Можно мне стакан воды? – спросил Джереми. Он подошел к раковине и плеснул водой себе в лицо. Я передала ему стакан и смотрела, как он глотает таблетки.

– Бенадрил[19], – пояснил он.

Я повернулась к маме и, стоя спиной к Джереми, жестом показала ей, что нужно убрать филе рыбы-меч, подготовленное для гриля. Со смущением на лице она поставила тарелку в холодильник и закрыла дверь. Она стала махать руками, как будто таким образом можно было разогнать крепкий рыбный запах. Я открыла окна и раздвижные двери и включила вентиляторы на потолке.

Джереми вышел на улицу, на крыльцо, закрыв за собой дверь.

– И что делать? – спросила мама. – Кукуруза на ужин? Как же так, почему он ничего не сказал об этом? Как можно поехать на Кейп-Код и не предупредить, что не переносишь даже запаха рыбы?

Я посочувствовала Джереми, который, кажется, был искренне сконфужен.

– Возможно, с ним это редко происходит, – сказала я. – Это не конец света. Может, просто приготовим макарон с мясным соусом?

– Можно, – сказала она, заглядывая в холодильник и проверяя наличие соуса, – если он, конечно, не вегетарианец.

Я принесла Джереми бутылку пива и села рядом с ним на полу террасы. Он сделал большой глоток:

– Мне правда так неловко. Надо было сказать заранее. Иногда у меня бывает вот такая реакция, а иногда ничего не происходит. Это как русская рулетка, и со мной уже давно такого не было. Я даже думал, что с возрастом моя аллергия могла пройти.

– В следующий раз тебе стоит поехать на отдых в пустыню. Уж там-то точно не будет рыбы, – сказала я, пытаясь поднять ему настроение.

Он посмотрел на меня, но на его щеках все еще оставались красные пятна.

– Если честно, я просто пытаюсь не вспоминать об этом, – сказал он. – У отца такая же аллергия, и он позволяет ей диктовать свои условия. Например, он не ходит в рестораны или магазины, где продают рыбу. Даже на пляже он не может расслабиться. Я отказываюсь так жить. Не хочу быть как он. – Джереми потер глаза. – Я ужасно выгляжу?

Красные круги под его слезящимися глазами делали его похожим на плачущего енота.

– Да нет, что ты, – сказала я, ловя себя на мысли, что таким, более открытым, сбросившим, что ли, защиту, он нравится мне гораздо больше. – Тебе это даже идет.

38

Фиаско с ужином разрядило обстановку, и беспокойство, которое я испытывала в связи с приездом Джереми, а также переживания мамы о том, она не сможет устроить молодому автору идеальный прием, исчезли. Мы зажгли спираль от комаров и ели макароны под открытым небом. Джереми выпил вторую бутылку пива, затем и третью. Мама расщедрилась и налила себе второй бокал вина. К моменту, когда мы доели макароны, лицо Джереми вернулось к своему прежнему выражению, но он и мама по-прежнему расслабленно лежали, развалившись в своих креслах. Мамины вопросы становились все более личными, но Джереми это, кажется, не напрягало.

– Когда ты понял, что ты писатель? Ты всегда знал об этом?

– Я с десяти лет только и делал, что писал как ненормальный.

Я сомневалась, что он говорит правду.

– Знаешь, Ева иногда балуется писательством, – прошептала мама, как будто делилась каким-то постыдным секретом. Она отказывалась воспринимать меня всерьез, однако я не могла винить ее в этом. Я ведь нигде не печаталась с момента окончания колледжа и не показывала ей черновики.

Мама продолжала:

– Но ведь должен быть огонь, а не просто уголек. Нужен настоящий дар, чтобы это стало твоим призванием. Старший брат Евы, Дэнни… вот у него есть дар. Математика для него как музыка, и у него в этом деле отличный слух. Просто невероятный.

– Мам, Джереми не обязательно слушать про Дэнни.

Но она продолжила, как будто и не слышала меня:

– Или есть запал, или нет – так я это увижу. У Дэнни есть этот запал. Вот и все. А если запала нет…

Она подперла голову рукой, и затянула историю, которую я слышала уже много раз:

– Я была талантливой пианисткой. В детстве все впитывала, как губка. Я была ответственной, репетировала каждое утро перед школой и после нее по несколько часов. Сидела ровно, держала пальцы правильно, играла гораздо лучше сверстников. Став старше, я вкладывала в музыку все свои эмоции и юношеские переживания. Так мне, во всяком случае, казалось. Когда мне было шестнадцать, я пошла на прослушивание в Джульярдскую школу. И мне отказали. Я слышала краем уха, как член жюри, русский, сказал, что у меня нет «дара». Дара, гениальности. Я была хороша, очень и очень хороша, но мне не суждено было стать великой.

– Лишь немногие могут стать великими, – сказал Джереми, погладив ее по руке в знак утешения.

– Но если ты не один из этих немногих, то какой в этом смысл? – продолжила она. – Если ты не среди них, ты должен быть фанатом. Тем, кто будет хлопать в ладоши. Первым, кто вскочит с места и закричит «Бис!».

– Вы все еще играете? – спросил Джереми.

– С тех пор – никогда, – сказала она.

– И вы чувствуете, что вам этого не хватает?

Она посмотрела на Джереми очень долгим взглядом. Он поднял брови вверх, как будто ему действительно хотелось знать. Она поиграла бровями в ответ, и у нее на лице была такая грусть, которую я не видела прежде:

– Немного.

Разочарование, которое мама испытывала от того, что отказалась от своей мечты, ясно читалось на ее лице. Но история, столь мне знакомая, теперь внезапно показалась мне не только грустной, но и мелодраматичной. Если она так любила фортепьяно, почему она вдруг совсем перестала играть? Перенаправить свое желание творить на дизайн интерьеров, а все амбиции – на своего гениального сына, разве этого ей было бы достаточно?

39

Опьяневшая и, видимо, слегка