Последняя книжная вечеринка - Карен Дюкесс

минут, после чего мы, не перекинувшись ни словом, поплыли обратно. У меня было приподнятое настроение, потому что, к моему облегчению, мы с Генри снова были вместе, вернувшись к нашему обычному формату общения, легкому и естественному.

Пятна солнечного света согрели полотенца, которые мы оставили на кусочке сухой земли рядом с водой. Я легла на спину и растянулась на полотенце. Яркая голубая стрекоза приземлилась на песок у моих пальцев и через мгновение поднялась вверх, как вертолет, улетев совсем. Я закрыла глаза и сказала:

– Кажется, я никогда еще не чувствовала себя так чудесно.

Генри не ответил. Когда я открыла глаза, то увидела, что он сидит рядом, бросая палочки в воду.

– Я знаю, это все такое клише, – сказал он. – Я. Ты. В основном я, конечно.

У меня сжалось сердце. Положив локти на колени, Генри держал голову в руках, зарывшись пальцами в волосы, которые были длиннее в намоченном состоянии, и их уже можно было завязать в хвостик. Я подождала, пока он не продолжит говорить. Он повернулся ко мне и лег на бок, протянул руку и положил ее мне на живот.

– Мы можем не анализировать это? – спросил он, как будто я принимала участие в диалоге, который происходил у него в голове. – Не портить этот эпизод констатацией очевидного. Ты чувствуешь себя старше, чувствуешь, что тебя признают, а я чувствую себя молодым и обожаемым.

Я не знала, что ответить и как относиться к его тоске, которую он приоткрыл мне. Отчасти он был прав. Я не считала его старым, и я им восхищалась. Но я не чувствовала себя старше, общаясь с ним. Я чувствовала себя собой, наконец-то, соответствовала своему возрасту.

Слово, которое он использовал, «эпизод», не было неожиданным, но все-таки оно меня задело. Я вновь пожалела о том, что упомянула Фрэнни и Джереми, напомнила Генри о его возрасте и о моем тоже. И еще о том, что поделилась тем, как я счастлива.

Я была не настолько наивна, чтобы думать, что у нас это надолго, но я и не была готова к тому, что он оттолкнет меня так скоро. Глядя на его обеспокоенное лицо, я поняла, что если я хочу продлить это еще на некоторое время, мне нужно играть роль веселой подружки, вписываться в клише и не показывать, как сильно мне нравится быть с ним во всех смыслах. Я положила руку на его плечо и медленно провела ладонью по его руке.

– За последние несколько недель я осознала, что не думать слишком много – это именно то, что нужно, – сказала я.

Лицо Генри прояснилось.

– Вот это моя девочка! – удивленно сказал он, закидывая свою ногу поверх моей.

Часть четвертая

Сентябрь, 1987 год

34

Когда я пришла в дом на следующее утро, я к своему удивлению нашла Генри и Тилли на улице, сидящими на деревянных стульях, расположенных лицом к теннисному корту. Они поставили перед собой маленький деревянный столик и положили на него ноги, почти касаясь друг друга. Генри держал в руках журнал «Таймс», а Тилли – воскресный обзор книг. Я подошла чуть ближе. Не желая обнаруживать свое присутствие, я меж тем не могла заставить себя уйти. То, что между ними снова установилось дружеское общение – так скоро после нашей с Генри беседы на пруду, совершенно выбивало меня из колеи. Я спряталась за кустами, оставаясь достаточно близко, и слушала, как они решают кроссворд.

– Легендарное греческое восклицание. Шесть букв, вторая – в, последняя – а, – сказал Генри.

Я услышала, как Тилли ответила:

– Эврика.

– Точно, – отозвался Генри. – «Маневр в бейсболе»… Сквиз-плей. «Рабыня у Верди»… Аида. А, вот еще для тебя: «Кто сменил Диану Вриланд в «Вог»? Девять букв.

– Можно подумать, я читаю «Вог»! – сказала Тилли. – Так и быть, только из большой любви к тебе. Мирабелла.

– Ты просто чудо, – сказал Генри.

Я развернулась и ушла в дом, огорченная и обескураженная тем, какими расслабленными и близкими друг другу они были наедине. Что-то точно между ними изменилось. С кухни я увидела, что дверь в кабинет Тилли была не полностью закрыта. Быстро оглянувшись, я приоткрыла ее больше. На ее столе царил беспорядок, стол был завален бумагами и книгами, ракушками с лежащими в них скрепками и кнопками, еще на столе лежала коряга в форме пистолета. Но кушетка у стены была разложена, как спальное место, занимая большую часть комнаты. Простая белая простыня и тонкое лоскутное одеяло лежали у нижнего края кушетки одним спутавшимся комком. На полу возле него я заметила очки для чтения, принадлежавшие Генри, его тенниску и боксеры, пустую бутылку вина и два пустых стакана для сока.

Я без какой-либо на то причины решила, что, начав отношения со мной, Генри перестал спать с Тилли. Интересно, это я ошибалась с самого начала или же, отодвинув меня на более серьезную дистанцию вчера на пруду, он теперь решил вернуться к Тилли? Глупо в моем положении чувствовать себя преданной, ведь это она была его законной женой. Но я не могла отрицать главное – все-же мне было больно. И то, что это произошло здесь, в ее кабинете, делало ситуацию еще хуже. Ведь получается, это был не обычный супружеский секс – они так были охвачены страстью, что просто не успели дойти наверх в спальню.

На маленьком столике у кушетки, возле стеклянной вазы с сухими полевыми цветами, лежала маленькая черная записная книжка. Мне было трудно поверить в то, что Тилли ведет дневник. Однако была вероятность, что эта записная книжка именно дневник, написанный без изворотливости и украшательств, свойственных поэзии. И в нем могут найтись записи, которые объяснят мне, что же происходит между ней и Генри. Было трудно устоять перед такой возможностью. Я уже почти взяла его в руки, когда услышала снаружи голоса. Я успела вернуться на кухню, прежде чем Генри и Тилли зашли в дом.

Я не стала делиться своим беспокойством с Генри. Он был в хорошем настроении, стоял позади меня, пока я сидела за столом, напевал что-то себе под нос, массируя мои плечи и целуя меня в макушку. Он предложил подбросить меня до дома, поскольку собирался поехать в Провинстаун, чтобы купить алкоголь на вечеринку, но у меня был велосипед. Вместо того чтобы ехать домой, я отправилась в Корн-Хилл, чтобы поплавать, надеясь, что это прочистит мне мозги. Я прошла пляж, разделась до белья и нырнула, плывя