Последняя книжная вечеринка - Карен Дюкесс

Что со мной случилось? Неужели Генри откупорил меня, как бутылку, выпустив на волю свободную и безрассудную Еву, которая пересекла одну черту и готова продолжать?

Генри, напомнила я себе, был на совсем другом уровне. Он был скорее как сексуальный профессор, чем как скучный папаша. Они с Тилли были из совершенно другого мира. Они не начинали свой день в унылой поездке в электричке на работу, не вызывающую никакой радости. Генри и Тилли не подчинялись тем общепринятым нормам, которым следовали мои родители и их друзья. Я стала понимать, что творческие люди, настоящие писатели и художники устанавливают себе свои собственные правила. Этим летом я тоже играла по их правилам.

Папа шел по веранде с двумя бокалами, ненадежно держа их в одной руке, и с деревянной доской, на которой лежал сыр и крекеры, к столу, уставленному тарелками с копченым терпугом, соусом-мазилкой из шпината и салатом-коктейлем из креветок. Подойдя к нему, я поймала кружок сыра бри, который уже практически падал с его подноса, и положила его на стол. Отец передал мне напиток.

– Хоть убей не помню, кто это заказывал, поэтому держи ты, – сказал он. – Водка с тоником.

– Спасибо, – сказала я и сделала глоток. Отец выглядел опрятно и подтянуто как никогда, его рубашка с короткими рукавами была аккуратно заправлена в шорты цвета хаки. Любовь отца к простоте Труро, столь неожиданная для человека, который выглядел скорее как член какого-нибудь консервативного загородного клуба, была одной из тех немногих вещей, которые выбивались из шаблона. Еще одним подобным фактом была женитьба на женщине выше него на пять сантиметров. В Труро он чувствовал полное умиротворение. Любил гулять по пляжу с удочкой, заниматься садом вместе с мамой и засыпать за газетой на пляже. Я разделяла его любовь к пейзажам, но не могла понять, почему его нисколько не огорчает эта скудная социальная жизнь.

– Тебе правда все это нравится? – спросила я. – Ты как будто взял и перенес коктейльную вечеринку прямиком из Ньютона в Труро. Тот же список гостей, то же меню, вплоть до копченого луфаря.

Папа посмотрел на меня так, как будто не понял моего вопроса:

– Это наши друзья, Ева. Почему же там что-то должно не нравиться?

Некоторое время мы стояли молча, глядя, как Дон рассуждал о чем-то, обращаясь к Арнольду и его жене – впрочем, те, кажется, слегка утомились его слушать. Остальные гости, наверное, неосознанно разделились по половому признаку. Женщины сидели в дальнем углу веранды, их тихие голоса периодически прерывались взрывами громкого хохота, а мужчины стояли ближе ко мне и отцу. Они говорили достаточно громко, так что я услышала, что они спорят о Рейгане и Горбачеве.

– Дело в том, Ева, что я никогда не хотел чего-то большего.

– Ты хотел жить скромно? – не поняла я.

Он покачал головой и посмотрел на меня, как на маленькую:

– Я хотел жить хорошо. С любимой женой, детьми, надежной работой и домом в спокойном тихом месте, таком как Ньютон, с хорошими школами. Все это важнее, чем тебе может показаться сейчас, Ева. – Он провел рукой в сторону своих друзей и порта вдали. – Все это – больше, чем я мог желать. Если это кульминация всей моей жизни, если это моя жизнь и это мои друзья – я не имею ничего против.

Я хотела спросить, согласна ли с ним мама, но почувствовала прикосновение к моей руке. Роуз, мамина подруга – они были соседками по комнате во время учебы в колледже, а теперь она каждый год в августе снимала дом у океана, – взяла меня за руку и потянула в сторонку на лавочку.

– Тилли и правда такая же эксцентричная, какой кажется в своих стихах? – спросила она.

Роуз смотрела на меня с таким предвкушением, что мне даже стало смешно. Не каждый захочет посплетничать о поэтессе.

– Она скорее пафосная, чем эксцентричная, – сказала я.

Роуз скрестила ноги и положила локоть на колено, покачав белым вином в бокале.

– Но что она пишет об этом! В одном стихотворении она описывает то, как она занимается любовью со своим мужем в гамаке над зажженными свечами, выставленными в круг. Кто так вообще делает?

Я не хотела думать о том, как Тилли и Генри занимаются любовью вообще, а уж тем более в гамаке.

– Ох, Роуз, – сказала я, – не стоит трактовать поэзию так буквально.

30

За завтраком мама объявила, что в Труро ненадолго приедет Дэнни, и она рассчитывает, что я смогу провести с ним весь день.

– Но мне нужно на работу, – сказала я, раздражаясь уже от одной мысли о том, что не увижу Генри.

Мама даже перестала мешать свой кофе.

– В субботу?!

Она бросила взгляд на папу.

– Разве это не просто подработка? – спросил он. – Кажется, что она съедает все твое время. Надеюсь, Генри не требует от тебя слишком многого?

– Нет, – ответила я, – работы много, и она интересная. – Я постаралась сказать это небрежно, как будто я вообще не думаю о самом Генри, в то время как все было с точностью до наоборот. – Не понимаю, почему я должна бросать все ради Дэнни.

Отец вздохнул, а мама поставила кофе на стол.

– Он уже едет, – сказала она. – Не думаю, что он приехал бы, если бы тебя не было здесь. Ева, вот серьезно, кому сейчас ты больше нужна – Генри или собственному брату?

Разумеется, мысль о том, что Генри нужен мне больше, ей в голову не приходила. Но родители были правы, и провести время с Дэнни было необходимо. Я вспомнила, как меня напугала глубина его тоски в последний раз, когда я его видела. Я согласилась тогда взять отгул.

Когда же Дэнни приехал, я с радостью отметила, что он уже не был таким изможденным и больше походил на себя прежнего – на парня с детским лицом, мягкими карими глазами и копной мягких темных волос надо лбом, которая делала его похожим на музыканта, а не математика. Но его по-прежнему снедала апатия. Растянувшись на диване в гостиной, он с закрытыми глазами отвергал все мои предложения. Он не хотел плыть на лодке по реке Памет к «Джэмс». Не хотел кататься на парусной лодке. Не хотел даже проехать на велосипедах по тропинкам провинстаунских дюн.

– Давайте я сделаю вам ланч? Возьмете его с собой на пляж, – сказала мама. Она говорила это таким приторным голосом, что я не удивилась бы, если бы она предложила