Последняя книжная вечеринка - Карен Дюкесс

Мы рассмеялись, и я вспомнила о том, что у его прямолинейности есть положительные стороны. Открытым человеком он никогда не был, зато он был честным. Я сказала, что спрошу об этом у родителей и перезвоню.

Я застала маму в гостиной за тщательным изучением дивана. Она жаловалась на то, что он очень неудобный с тех самых пор, как он появился в нашем доме, а было это в начале лета. Эта покупка была просчетом, весьма для нее нехарактерным. Она была хорошим дизайнером, всегда старалась найти баланс между комфортом и красотой.

– Не могу понять, что с ним не так, вот хоть убей, – сказала она, покачав головой. – Я знаю этот диван. Я заказывала его для своих клиентов. Надежный проверенный вариант. Наверное, это какой-то производственный брак.

Я плюхнулась на диван животом, утопая в мягких льняных подушках.

– Не так уж он и плох, – сказала я.

Она пододвинула мои ноги и села на край дивана.

– Он не для этого. Он для того, чтобы сидеть и беседовать.

Я перевернулась и поднялась, приняв сидячее положение. Мама сидела, держа все тело в напряженном состоянии, как благовоспитанная дама Викторианского периода, которую с детства приучили к тому, что ее спина не должна касаться сиденья.

– Расслабься, – сказала я.

– Смотри, что тогда получается, – сказала мама. Она откинулась назад и утонула в подушках, ее тело упало навзничь, как у тряпичной куклы. – Я не могу ни бокал в руке держать, ни потянуться за закуской. – Она поднялась. – Это ужасная ошибка.

– Кстати, об ошибках, – сказала я, немного приподнявшись. – Мой знакомый, писатель из «Ходдер энд Страйк» спрашивает, не может ли он переночевать у нас на День труда. Он приедет к Генри и Тилли на книжную вечеринку. Нормально будет, если он поночует у нас? Это всего на два дня.

– Писатель? – спросила мама. Она тут же забыла о диване и смотрела на меня выжидающе. Я знала, к чему все идет. – Как его зовут?

– Джереми Гранд. Урожденный Гринберг.

– Еврей! – хлопнула она руками по коленям. – Любопытно. Сколько ему лет?

Я пожала плечами:

– Он старше меня, но младше тридцати. Заносчив не по годам. – Она открыла рот, чтобы сказать что-то еще, но я оборвала ее: – Нет, в романтическом плане он мне не интересен.

Она улыбнулась и покачала головой:

– Ох, Ева, никогда не говори никогда. Такая любительница книг, как ты, могла бы стать прекрасной музой для писателя.

Мысль о том, как я вдохновляю Джереми, была для меня настолько абсурдной, что я смогла проигнорировать пренебрежение, которое прозвучало в ее словах. Мама спрашивала о книге Джереми, и я сказала ей правду – книга показалась мне оригинальной и замечательной и она, возможно, будет иметь большой успех. Она хлопнула в ладоши.

– О-о-о, он мне уже нравится.

Я перезвонила Джереми и сказала ему, что комната для гостей будет в его распоряжении на выходных.

Положив трубку, я стала перебирать ворох писем и обнаружила в нем письмо от Фрэнни. Открытка была из Мэна – первая весточка с тех пор, как мы провели ночь вместе. На картинке был изображен большой, блестящий красный лобстер на фоне карты Мэна с подписью «Невозможно грустить, когда у тебя есть лобстер!». На обороте синим фломастером было написано короткое сообщение: «Говорят, в Мэне самые лучшие лобстеры, но мы-то лучше знаем! На День труда буду в Кейпе, ты будешь там?» В конце письма стояло не «С любовью», или «От всего сердца», или «Целую», или хотя бы легкое, ни к чему не обязывающее «Всего наилучшего», столь любимое в издательствах. Там была нарисованная кастрюля с лобстерами и буква «Ф» с причудливыми загогулинами.

Я не знала, как мне это понимать. Знает ли он, что я работаю на Генри? Может, он просто хотел держать меня в курсе своих дел, может, хотел таким образом избавиться от чувства вины за то, что пропал надолго. Или же он хотел повидаться со мной? Самым страшным было то, что он мог догадаться о том, что происходит между мной и его отцом. Я даже была рада, что он не оставил обратного адреса, потому что я не знала, что могла бы ему ответить.

Дорогой Фрэнни,

Так приятно получить от тебя письмо! Я такая смешная, думала, что после ночи, проведенной вместе, мы продолжим потихоньку узнавать друг друга, обменяемся парой слов, ну, или хотя бы ОДНИМ. Вот этим, например – Лил.

Дорогой Фрэнни,

Прости, что не писала тебе. Я с головой ушла в новую работу, но дело приняло настолько неожиданный оборот, что я даже не знаю, с чего начать свой рассказ!

Дорогой Фрэнни,

Розы красные,

А фиалки – синие.

Ты красавчик, спору нет,

Но твой отец красивее.

Дорогой Фрэнни,

Возможно, до тебя доходили некоторые слухи. Так вот, это правда. Я не могу объяснить тебе все это, как и самой себе.

Прости меня.

33

После ужина я решилась на крайний шаг и позвонила Генри домой. Пока шли гудки, я молилась, чтобы Тилли не взяла трубку. Когда мне ответил Генри, я выпалила:

– Слава богу, это ты!

– Вот это я понимаю, радостное приветствие, – сказал Генри.

Он, кажется, уже вернулся к своему привычному состоянию и согласился выбраться вместе утром, поплавать в одном из моих любимых мест, пока Тилли будет на утренней прогулке с подругой из Провинстауна.

Цепь блюдцеобразных прудов-впадин – Слау, Спектакл, Херринг, Хорслич, спрятанная в лесах южного Труро, располагалась в конце грязной, изрезанной рытвинами дороги, петляющей между болотных сосен. Древние озера не завораживали так, как море, но они были прекрасны в своем тихом спокойствии. Их воды были так глубоки, что если нырнуть и открыть глаза, то как будто оказываешься вне времени и пространства.

Когда мы встретились у пруда Хорслич, было раннее утро, чуть позже восьми, и место было в нашем полном и единоличном распоряжении. Мы решили переплыть пруд туда и обратно. Вода была холодная. Мы скользили по поверхности воды параллельно друг другу, почти синхронно, что меня удивило – я считала, что я сильнее и плаваю быстрее. Когда мы добрались до другого берега, заросшего кувшинками, мы остановились и зависли на одном месте в воде, перебирая ногами и стараясь отдышаться. Генри некоторое время лежал на спине, глядя в небо. Прошло несколько