Аристотель и Данте Погружаются в Воды Мира - Бенджамин Алире Саэнц

* * *

Миссис Ардовино выглядела как пожилая богатая женщина прямо из кино. Казалось, у неё был большой класс, и в том, как она держалась, было что-то очень официальное. Её седые волосы были собраны в пучок, а платье выглядело так, словно стоило кучу денег, и она знала, как пользоваться косметикой. Когда она увидела мои забинтованные руки, то спросила, могу ли я делать заметки. Я пожал плечами.

— Не очень, — сказал я.

— Возможно, я позволю тебе пользоваться магнитофоном, пока ты не придёшь в себя.

Я не мог представить себя лежащим на своей кровати и слушающим этот голос с легким британским акцентом.

— Нет, все в порядке. Мне не понадобится диктофон, — сказал я.

— Это несерьезно. Бинты снимут к завтрашнему дню.

— Это ожог? Потому что, если это ожог, он может быть гораздо серьезнее, чем ты думаешь. — у неё не было никакого уличного опыта. Не годится ни для одного учителя. И для нас это тоже не сулило ничего хорошего. Несмотря на всю официальность её голоса, я уже думал, что она идиотка.

— Нет, это не ожог.

— Ты обращался к врачу? — спросил я.

— Я ходил к школьной медсестре. Она позаботилась об этом.

— Медсестры — не врачи, — действительно? Кто была эта гребаная леди? — И это медсестра сказала, что нет необходимости обращаться к врачу?

— Мы оба сошлись в этом вопросе.

— Некоторые школьные медсестры весьма компетентны. Другие — нет.

Может, эта учительница, если она являлась ею, использовала тактику отсрочки, потому что не была готова к занятию?

— Эта медсестра — настоящий профессионал, — сказал я.

— Как ты можешь быть так уверен в своих суждениях?

Я услышал, как парень позади меня прошептал:

— Иисус, блядь, Христос.

И миссис Ардовино, должно быть, услышала, что половина класса начала разражаться заразительным смехом, который угрожал охватить всю комнату. Или, может быть, она просто ничего не замечала.

— Миссис Ардовино, медсестра была в порядке. Я в порядке. Все в порядке.

— Ну, если ты совершенно уверен.

Она собиралась свести меня с ума, черт возьми.

— Я совершенно уверен, — я не хотел говорить это так громко.

Некоторые из моих одноклассников сочли весь этот обмен мнениями между мной и миссис Ардовино забавным. И хотя мне действительно хотелось рассмеяться, я не мог. Мне было стыдно за неё. Я почувствовал к ней сострадание, подобное состраданию Данте.

Парень позади меня прошептал так, что половина класса могла слышать:

— Вот на что похоже гребаное чистилище.

И ученики снова начали смеяться.

— Миссис Ардовино, — сказал я, — Я ввязался в драку. Кое-кого ударил. Несколько человек. И если бы там было больше людей, я бы тоже ударил их. Мои костяшки пальцев кровоточили, а руки распухли. И они все ещё пульсируют прямо сейчас. Но завтра со мной все будет в порядке.

— Я понимаю, — сказала она. — Я сожалею о пульсирующей боли. Возможно, ты понял, что, когда думаешь, что нашел решение проблемы, ударив кого-то, нескольких человек, ты не только не решил проблему, но и создал другую.

— Это именно то, чему я научился.

— Превосходно.

— Превосходно, — повторил я.

Парень позади меня хохотал до упаду.

А девушка, которая сидела за одной из парт в самом начале класса, пыталась смеяться так тихо, как только могла. И видел, что она прижимала руки ко рту, а её спина дрожала.

В комнате все ещё раздавался тихий смех, но когда миссис Ардовино, казалось, осознала это, смех полностью стих. Она сказала:

— Я не знаю, почему, когда учитель проявляет заботу о ученике, некоторые из его одноклассников считают это развлечением и реагируют не чувством сострадания, а вместо этого варварским смехом.

Честно говоря, мне было за неё стыдно. Она создавала комическую фигуру, которая была почти трагичной. И меня немного разозлило, что кто-то дал ей должность преподавателя, когда она не была приспособлена для этой работы.

— Что ж, — сказала она, — возможно, лучше отложить сегодняшний урок. Возможно, завтра у нас всех получится немного лучше.

Одноклассники потянулись к выходу, и по коридору был слышен их смех. И если миссис Ардовино не хотела плакать, то я плакал. Я был единственным, кто остался в классе.

— Простите, — сказал я, — Это все моя вина.

— Нет, это не так, мистер…

— Мендоса. Меня зовут Аристотель Мендоса. Друзья зовут меня Ари, — я сказал это, не солгав. У меня на самом деле было несколько друзей.

— Какое прелестное имя. И нет, это была не твоя вина. Я не очень хорошо разбираюсь в социальных ситуациях и в том, как на них реагировать.

А потом она начала хихикать. И хихиканье сменилось смехом. А потом она действительно завелась, и смех становился все громче и громче. Она смеялась, и смеялась, и смеялась. А потом сказала:

— И я продолжала копать все глубже и глубже и просто не могла остановиться. Ты выглядел таким раздражённым, а я просто продолжала идти вперёд.

И она смеялась так же сильно, как смеялись студенты. А потом она остановилась и попыталась взять себя в руки.

— И когда молодой человек позади тебя прошептал: — Вот на что похоже гребаное чистилище, что ж, я тоже чуть не сорвалась. И я увидела выражение твоего лица. Ты подумала, что я вот-вот расплачусь, но у меня есть небольшая дисциплина: я не собиралась плакать. Я как раз собиралась присоединиться к общему веселью. И мне жаль, что я проявила столько самоконтроля, когда должна была позволить себе сорваться, — она снова засмеялась.

— Вы очень интересная леди.

— Так и есть. Я интересная дама. Но мне не место в этом классе. По крайней мере, больше нет. Я вышла на пенсию два года назад. Учительница, которая на самом деле ведет этот класс, находится в отпуске по беременности и родам. Они спросили меня, почти в последнюю минуту, соглашусь ли я пойти на этот урок. И я сказала, что мне интересно, но я думала, что они, по крайней мере, возьмут у меня интервью. Если бы они это сделали, я бы здесь не сидела. Мой муж сказал: — Офелия, ты выставишь себя дурой. И я это сделала.

Я думал, она снова начнёт смеяться.

— Я не могу дождаться, когда вернусь домой этим вечером и расскажу ему о своём дне. Мы собираемся хорошенько посмеяться.

Я был потрясен. Полностью. Я никогда не встречал никого, похожего на эту леди. И мне понравилось, что она носила фамилию моей тёти.

— Почему вы не присоединились к веселью, мистер Аристотель Мендоса?

— Не знаю. Я подумал, что это было забавно, а потом передумал.

— Что ж, я знаю, почему ты не рассмеялся,