Круг в огне: Рассказы - Фланнери О'Коннор

Миссис Хоупвелл всю жизнь не нравилось, когда с ней как с дурой.

– Вы чем торгуете? – спросила она.

– Библиями, – ответил молодой человек и, порыскав взглядом, добавил: – Вот вижу, нету семейной Библии у вас в гостиной, все у вас есть, а этого нету!

Миссис Хоупвелл не могла на это сказать: «Моя дочь атеистка, она не даст мне держать Библию в гостиной». Она сделала тон чуть более холодным.

– Моя Библия лежит у меня в спальне.

Это была неправда. Библия валялась где-то на чердаке.

– Леди, – сказал он, – слову Божьему самое место в гостиной.

– Ну, это, думаю, дело вкуса, – начала она. – Я думаю…

– Леди, – сказал он, – у христьянина слово Божье должно, окромя как в сердце, быть в каждой комнате жилища. Я знаю, что вы христьянка, по лицу вижу, по черточке по каждой.

Она встала со словами:

– Так, ладно, молодой человек, я покупать Библию не хочу, и с кухни запах идет, мой обед подгорает.

Он продолжал сидеть. Начал крутить себе руки и, опустив на них взгляд, тихо промолвил:

– Правду вам скажу, леди: редко кто ее купить хочет в наши-то дни, и, окромя того, я же знаю, я простой малый. Что на уме, то и на языке. Я из сельских. – Он поднял глаза и посмотрел ей в лицо, где было мало дружелюбия. – Таким, как вы, неохота водиться с сельскими навроде меня!

– Ну что вы! – воскликнула она. – Добротные сельские жители – это соль земли! И, помимо всего, у каждого из нас свое отличие, разные нужны, чтобы мир крутился как следует. Жизнь – она такая!

– Золотые ваши слова, – сказал он.

– И больше вам скажу, – добавила она, воодушевившись. – Я думаю, в мире слишком мало добротных сельских жителей! Вот, по-моему, что с ним неладно!

Его лицо просветлело.

– А я и назваться-то позабыл, – сказал он. – Мэнли Пойнтер мое прозвание, а округа наша около Уиллоуби, не само даже место, получается, а около.

– Погодите минутку, – сказала она. – Посмотрю, что там с обедом.

Пошла на кухню и увидела дочь, она стояла у двери и слушала.

– Выпроводи соль земли, – сказала Джой, – и давай обедать.

Миссис Хоупвелл посмотрела на нее с болью и убавила огонь под овощами.

– Я грубить человеку не в состоянии, – тихо проговорила она и вернулась в гостиную.

Он, пока ее не было, открыл чемодан, и теперь на каждом колене у него лежало по Библии.

– Можете убрать, – сказала она ему. – Мне она не нужна.

– Спасибо за честные слова, – отозвался он. – Честного человека теперь и не сыскать нигде, окромя как в глухомани сельской.

– Я знаю кое-кого, – сказала она. – Превосходные люди, настоящие!

Сквозь приоткрытую дверь она услышала полувздох-полустон.

– Я так соображаю, вам парни многие говорят: мол, в колледже учусь и подрабатываю, – сказал он, – но я вам не буду говорить такого. Я что-то даже и не хочу в колледж, – продолжал он. – Я жизнь хочу христьянскому делу посвятить. Понимаете, – он понизил голос, – сердце у меня больное. Я, может, и не проживу долго. Когда разумеешь про себя, что хворый и жить, наверно, долго не получится, ну, знаете, тогда, леди…

Он умолк с полуоткрытым ртом, глядя на нее.

У него такая же болезнь, как у Джой! Она почувствовала, что глаза наполняются слезами, но мигом взяла себя в руки и предложила:

– Может быть, пообедаете с нами? Мы будем очень рады!

Еще не договорила, а уже пожалела, что это сорвалось с языка.

– Да, мэм, – сказал он смущенным тоном. – Я с пребольшим удовольствием!

Джой посмотрела на него мельком, когда мать их знакомила, а потом за весь обед ни разу не удостоила его взглядом. Он обратился к ней несколько раз, но она как будто не слышала. Нарочитую грубость миссис Хоупвелл понять не могла, хотя жила с ней, и, как всегда, она чувствовала, что должна возместить невежливость Джой избытком гостеприимства. Она побуждала его рассказывать о себе, и он говорил охотно. Сказал, что он седьмой ребенок из двенадцати, что его отца раздавило деревом, когда ему было восемь лет. Жестоко раздавило, страх просто как, почти разрубило напополам, не узнать. Мать старалась как могла, работала до упаду, поднимала детей и всегда следила, чтобы дети ходили в воскресную школу и каждый вечер читали Библию. Сейчас ему девятнадцать, Библиями он торгует четыре месяца. За это время продал семьдесят семь штук, и еще две у него купить обещали. Он хочет стать миссионером, потому что так больше всего можно принести пользы людям. «Потерявший душу свою заради Меня сбережет ее», – процитировал он так искренне, так бесхитростно, так серьезно и просто, что миссис Хоупвелл ни за что на свете не позволила бы себе улыбнуться. Чтобы горошины не соскальзывали с тарелки на стол, он преграждал им путь кусочком хлеба, а потом он этим же кусочком вытер тарелку. Миссис Хоупвелл заметила, что дочь поглядывает искоса, как он управляется с ножом и вилкой, и заметила еще, что раз в несколько минут парень бросает на Джой острый оценивающий взгляд, словно пытается привлечь ее внимание.

После обеда Джой убрала со стола и вышла, оставив миссис Хоупвелл с гостем. Он опять пустился рассказывать про свое детство, про несчастный случай с отцом и про разные события в своей жизни. Каждые пять минут она подавляла зевок. Он просидел два часа, и в конце концов она сказала ему, что ей пора ехать в город по одному делу. Он положил свои Библии обратно в чемодан, поблагодарил ее и ушел было, но в дверях остановился, стал жать ей руку, сказал, что ни разу еще за все свои хождения не встречал такую чудесную даму, и спросил, нельзя ли будет прийти еще. Она ответила, что всегда будет ему рада.

Когда он спускался с крыльца, кренясь от тяжелой ноши, Джой стояла на дорожке и вроде бы смотрела на что-то вдали. Дойдя до нее, он остановился, и они оказались лицом к лицу. Его слов миссис Хоупвелл не слышно было, но она содрогнулась от мысли о том, как Джой может ответить. Чуть погодя она увидела, что Джой сказала ему что-то, а затем парень опять заговорил, взволнованно махнув свободной рукой. Джой после паузы еще что-то произнесла, и парень не остался в долгу, открыл рот и начал говорить. И потом, к своему изумлению, миссис Хоупвелл увидела, что они пошли к воротам вместе. Джой проделала с ним весь путь до