Городошники - Татьяна Нелюбина

– Я распоряжусь, чтобы вам аванс выдали, а в конце месяца из директорского фонда – премию. Выкрутитесь как-нибудь?

– Выкрутимся!

Он нас оглядел, стал расспрашивать всех по очереди, оказалось, он знает наши имена. Он знал нас всех поименно!

Прибежал Прохор, сходу стал что-то докладывать.

– Он не очень вас притесняет? – ректор кивнул на него.

– Не очень, можно работать. Мы бы и штукатурить начали, но дранки нет – раз, раствор не привезли – два.

– Раствор привезли, а дранки нет.

Мы поведали о своих строительных бедах, накапали на проректора по АХЧ, который о дранке не чешется, а пробиться к нему нет никакой возможности.

– Командир, со всеми проблемами – сразу ко мне.

Ректор ушел.

Мы возбудились, решили выкурить еще по одной. Вот это человек, а? Сила! Пробил целый институт! Да какой мы институт, так, филиал Московского… вот у них там – да! там – школа, опыт, культура… Там академическая культура, все уже так устоялось, что закостенело… а у нас – эксперимент от и до, все сами, даже институт строим сами! А потом твое имя, да, тиснеными буквами на каждом этаже выведут: тут работал и умер такой-то. Нет, правда, это здорово – все сами, своими руками, а там отпочкуемся от Московского и как пойдем, как пойдем! Только пыль будет стоять, да? Нет, все-таки наш ректор – сила, не было бы такого человека, как он – был бы наш УФ МАИ? Так и ректора не было бы. Не перебивай, когда другие рассуждают: вот была кафедра при УПИ, только кафедра, а теперь – сколько кафедр, служб, это все нужно было пробить, раз, организовать, два, убеждать, доказывать, делать, строить, стройматериалы выбивать – это все было бы, если бы не наш ректор?! Так если бы не было, и он был бы не ректор.

– Эй, народ, – кричит Прохор, – раствор привезли! Штукатурить начинаем!

Ой-ой, какая радость. Так кричит, будто сам штукатурить будет. Это нам ковыряться придется, его задача – командовать.

– Девочки, штукатурить умеете?

– Умеем. Только не стой над душой, отойди.

Мы, заправские штукатуры, завели раствор, смутно припоминая какое-то соотношение воды, песка, цемента, у нас был такой предмет – строительное производство, что-то мы такое учили про мастерок, затирку, первый слой, набрызг. Перчатка порвалась, пальцы щиплет, а лепешки все так же летят с мастерка не на стену, а на пол, я пинаю носилки. Люба не унывает, еще раз попробуем, берем мастерок, набираем раствору слева направо, и… шлеп!

Лепешка к стене приклеилась!

Еще раз пробуем… и снова удача! Шлеп, и поддоном поправляем нашлепки, шлеп-шлеп, зашлепали стену.

Гордые, пошли посмотреть, как другие работают.

Парни лихо штукатурили штрабы.

Прибежал Прохор:

– Баклуши бьем?

– Отстань. Чем командовать, сам бы поштукатурил.

Прохор поволок носилки на середину комнаты, схватил лопату, совковую, набрал раствору, сильно взмахнул руками, и лепешка, оторвавшись от лопаты, плавно полетела к потолку, смачно и насовсем прилепилась к нему.

И вторая. И третья. Все – в рядок, одна за другой, цепочкой, точно по штрабе.

– Затирайте, пока раствор не схватился.

Мы вскарабкались на козлы, побежали с вытянутыми руками за шлепками, которые так и летели снизу, так и ложились одна возле другой, и ведь не промазал ни разу.

А наша стена тем временем… У меня глаза защипало от злости. Свежая штукатурка на нашей стене набухла, осела и сползла вниз, только голая дранка виднеется.

Летние улицы неожиданно заполнились красивыми женщинами. Я великодушно признавала за ними их красоту, а красивых мужчин не замечала – ни одного не было красивее Виктора. Может, страсть и обречена на несчастливый конец, но все женщины (этим летом), и я вместе с ними, надеялись, что это случится не с нами. Мы все балансировали между надежным однообразием и тревожным счастьем, требующим борьбы. Мы были во всеоружии. Едва выпутавшись из мучительной связи, с упоением пустились на поиски новых мук.

Наше безрассудное упорство не поддается никаким разумным доводам. Мы идем по улицам, мы ловим пристальные, внимательные, безмолвно вожделеющие взгляды, они нам приятны, мы мимолетно их поощряем, мы сообщники, мы привлекаем друг друга – улыбками, переглядываниями, намеками, величавой осанкой, красивым нарядом и вкусом к наведению красоты, весьма далекой от философии естественности. Нам нужны препятствия, пусть и мнимые, нам противопоказаны кристальная ясность сердец и тел, хитрость и уловки больше на пользу чувствам, чем унылая искренность. Мы фривольны и лукавы. Мы требуем туманного, неуловимого, потаенного. Есть особая прелесть в тайне, которой мы не спешим поделиться. Мы обольщаем, мы морочим друг друга с обоюдного согласия, мы уходим от пуританской прямолинейности, требующей ясности, взаимопонимания и простоты манер. Мы кокетничаем и наслаждаемся дивной неволей, сладким недугом, исцеление от которого нас повергнет в отчаяние.

Мы едва доплелись до общежития и повалились во дворе.

Хотя уже стемнело, было по-прежнему душно, не хватало воздуха, кожу ело от пота и пыли. Прохор сказал:

– Пошли, искупаемся.

Но мы застонали, да ты что, все кости болят, какое купание…

Люба перевернулась на живот, встала на четвереньки, не можем идти, поползем. Мы вяло отбрыкивались, но Иванов и Сидоров тоже начали ползать на четвереньках, развеселились. Ну и мы полудохло зашевелились, кряхтя и постанывая, стали подниматься, держась друг за дружку.

– Все, теперь можно идти, – мы вывалились за ворота.

Кое-как доплелись до Исети. Иванов проворчал:

– Хорошо, что темно, не видно, в каком гэ мы сейчас будем плавать.

Я столкнула его в воду. Это река Исеть. Историческое место – Плотинка. Здесь был заложен город Екатеринбург.

Мы поплавали. На другом берегу в деревянных домишках лаяли собаки.

Иванов не мог успокоиться: и это – центр! отвратительный город, грязный, вонючий, серый. Особенно его возмущала регулярная планировка – скучные прямые улицы, по которым круглый год дует ветер такой силы, что не только одежду срывает, с ног сбивает. Но еще сильней его возмущали деревянные избы в центре города. Сидоров ему подпел: как на селе! город – это Химмаш, Уралмаш, Уктус, ВИЗ, там жизнь кипит, а здесь, в центре, лают собачки. Он бы здесь такое отгрохал!..

Прохор спросил раздраженно: какое?

Иванов (кафедра жилых и общественных сооружений) и Сидоров (кафедра промышленной архитектуры) в пять минут застроили берега Исети железобетонными свечками. Прохора (кафедра градостроительства) эти мечты уели. После того, как он спроектировал «Музей под открытым небом», он проникся идеями охраны памятников старины.

Сидоров предложил всем успокоиться и застроить столицу Урала наподобие Нью-Йорка (мы метрополию по картинкам знали), там тоже