Улыбнись навсегда (сборник) - Юрий Иосифович Малецкий

процента, но без нее эта процентовка не в пример выше… и я отвечаю за собственные ноль-одна. Что характерно — позвали сестричку, которая подписала уже подписанную мною бумагу, удостоверяя ее подлинность. Тут же вошел хирург, одетый в нечто вроде костюма космонавта — и приступил; что-то укололи в ногу, затем из нее что-то вырезали — и закипела работа. При этом передо мной был монитор, где я мог, буде того пожелаю, видеть, что со мной делают — зачем? зачем нам видеть, из чего мы слеплены? Ведь это все равно, что, поедая бутерброд с вареной колбасой, пытаться ясно представить, какую феноменально-трупную дрянь мы тянем в рот; нет уж, я ничего такого видеть не хотел и отвернул глаза. Потом было нечто вроде дремы; потом хирург сказал (я начал слышать): смотри, бьюсь с этим парнем 45 минут, а не входит. В этот момент я ощутил, что входит, и очень входит: сердце стеснило, какая-то странная полуболь мешала мне дышать. Уж лучше бы на ее месте оказалась боль куда более сильная, но понятная и привычная. Это было не так чтобы не страшно, а вовсе наоборот.

— Наконец. Входит. Или нет? Ну ничего, скоро все кончится.

— В каком смысле? — пробормотал я.

— В хорошем.

— Уже неплохо, — сказал я.

— Смотри, этот русский еще шутит.

— А что, с доброй шуткой уже и умереть нельзя?

— Ну почему же? С шуткой или без, а умереть — всегда вилькомен.

Через… минут:

— Ну как?

— Здорово.

— Молодец. Ты просто обязан был отдуплиться от необычайно долгого инфаркта и его последствий, от болевого шока, например… поскольку ты перенес это дело на ногах — в целом 4 дня 3 ночи, за это время в твоем случае умирают многообразно. Скажем, мог отдать концы при этом от железнодефицитной анемии — она, голубушка, у тебя прямо под инфаркт, гемоглобин почти на нуле. Ты выжил почти без кислорода в крови, вот что забавно. Впрочем, ты мог совсем даже запросто скончаться и от диабетической комы — сахар у тебя зашкаливает на 3 порядка. Ты был в полушаге и от инсульта, но так в полушаге и остался. Сложи все это вместе со всем этим вместе. Математически не получается, что ты жив — а ты жив. И еще шутишь. Вундербар!

У меня с больничной практикой вообще отношения на славу. Будь здоров какие отношения. Романтические. Помню, в те еще времена в одной из московских клиник, лучших во всем Союзе, на мне испытывали плазмоферез, только входивший в тогдашнюю медицинскую практику. Воткнули мне в вены каждой из рук по толстенной, как макаронина, игле, и давай выкачивать кровь из одной вены, чтобы прогнать через центрифугу и вкатить в другую. А она не выкачивается. Центрифуга ли мешает, или что. Тогда привели сестру Наташку, которая о себе говорила: «С печки упаду, а в вену попаду»; но и у Наташки — ни в какую. Сплошное «или что», а, возможно, и центрифуга проклятая, но, видно, без печки у нее что-то не ладится, а где печку взять? Перепробовали все вены: у запястья, у щиколотки и тэдэ — не идет. Тогда лечащий врач и говорит мне жизнеутверждающе:

— И все же я верю: плазмоферез будет проведен. Попробуем во вторник.

А была пятница.

Второй врач говорит хмуро:

— До вторника нам всем нужно еще дожить.

После чего забинтовали все проколотые места и отпустили домой на выходные — такие были уже времена, что лишних лекарств и провианта на два дня не было (впрочем, всегда может быть хуже — позже наступили такие времена времен, когда пациент должен был лекарства в больницу брать с собой). Надеваю, стало быть, рубашку — и нечаянно сдираю повязку на левом запястье. А мне перед тем, как выкачивать кровь, вкатили кроворазжижающее — гепарин.

И тут кровь как брызнет с кисти руки во все стороны. В момент передо мной образовалась лужица и продолжает — не капать, а лить.

Спускаюсь на первый этаж во врачебную; за мной — кровавый след. Испугался я, но добежал. Стою перед ними в луже прибывающей не по часам крови. Тут и они перепугались, перевязали меня крепко-накрепко; а я то ли от кровопотери, то ль от страха шатаюсь. Вспоминаю только из «Макбета»: «Кто бы мог подумать, что в старике столько крови». Действительно. Вот она, теория и практика относительности: с точки зрения автомобилиста в человеке крови — всего 5 литров. Небольшая канистра. А с точки зрения самого кровоточащего — и те десятки или некоторые сотни миллилитров крови, что вылились на пол — это совсем не так чтобы мало.

А потом в родном моем провинциальном городе со мною спроста сотворили действо плазмофереза: выкачали из левой вены литр крови (что считается оптимальным) в банку с неотмытой наклейкой «Огiрки стерилiзовани консервованi», прогрели до температуры то ли пастеризации, а то ли и кипячения, насчет же пропускания через центрифугу — не знаю, не скажу; а потом залили в ту же вену. Я всегда верил, что именно в провинции вызревают самые креативные силы, спроста решающие задачи, кажущиеся нерешаемыми Москве.

Но вернемся во времена менее отдаленные.

На четвертый — а так долго не всех и держат — день ко мне пришла сестричка из Армии спасения:

— Вам предлагается на выбор три реабилитационных клиники…

— Но у меня работа. Это не твердый оклад. Сезонные туристы. Без работы я останусь без каких бы то ни было средств к существованию. Буквально.

— Понимаю. Но в вашем случае вопрос самого существования предшествует средствам к нему. Я понимаю, без денег прожить трудно. Но ваш инфаркт… 4 дня 3 ночи. Как вы его перенесли?

— Тяжело.

— Даа-а… обычно при таких долгих первых инфарктах умирают от болевого шока, не дождавшись второго. Я не знаю, как вы после этого еще живы. Может быть, у Бога особые виды на вас. Я не шучу. Можете отказаться. Подпишите. Но я бы на вашем месте (я помню это точно, как сейчас, немка! нем-ка! сказала: «На вашем месте…» — что же заставило ее сойти со своего места?) стояла на коленях и молилась.

Я еще подумал — и сказал:

— Куда?

Первые два места мне ничего не говорили. Третьим, которое она назвала, был Бернкастель-Кюс. Такого я не ожидал. Тем не менее, я отреагировал адекватно: поспешил согласиться, боясь, что жар-птица, со скоростью звука севшая мне на плечо, вспорхнет со скоростью света.

4

Сейчас я буду говорить о Мозеле, притом о среднем Мозеле, километрах в 60 от