Ледяные объятия - Мэри Элизабет Брэддон

и я никогда не занимался лечением душевнобольных. Нет, мистер Трегонелл, под моей крышей вы будете гораздо дальше от сумасшествия, нежели в собственном доме, терзая себе душу возле этого мрачного камина.

– Да, теперь здесь мрачно, хотя в этом доме некогда обитала и должна была обитать большая семья. Что ж, я почти склоняюсь к тому, чтобы принять ваше предложение. Но мне должна быть предоставлена полная свобода. Я желаю иметь возможность бродить где вздумается при условии, что ночью смогу прилично выспаться. Вы ни в чем не станете меня ограничивать?

– Нет.

– У вас найдется место для моего коня и моего слуги?

– Разумеется.

– В таком случае я приеду. Но имейте в виду: я ничего вам не обещал. Я должен быть свободен, как ветер. Если своими гипнотическими пассами сможете подарить мне крепкий и здоровый сон, я буду вам безмерно благодарен… и поверю в гипноз. Но не могли бы вы продемонстрировать мне свое мастерство прямо сейчас?

– Нет, поскольку меня ждут дома. Если бы я загипнотизировал вас сегодня, мне пришлось бы остаться с вами, чтобы увидеть результат своего эксперимента. Приезжайте ко мне на неделю. Если к концу этого срока ваш душевный настрой и общее состояние здоровья не улучшатся, заклеймите меня шарлатаном и забудьте о нашей встрече.

– Я очень склонен вам верить, – произнес мистер Трегонелл, глядя доктору прямо в глаза. – Похоже, вы знаете, что делаете.

– Как всегда, – спокойно согласился с ним доктор Каррик, а мысленно добавил: «Но до сего момента мне еще не попадались пациенты, которые стоили бы моих усилий».

Глава 3

Лучшие комнаты в доме доктора были тщательно убраны и украшены к приезду сквайра Трегонелла. Эстер Раштон, обладавшая природной женской любовью к ведению домашнего хозяйства, пребывала в своей стихии: сновала по дому, мыла, чистила, вытирала пыль, готовясь к приему почетного гостя. В то суматошное утро она вдруг осознала, что весело напевает себе под нос: ее переполняло такое новое и сладкое чувство приятного ожидания. Эстер вздохнула с облегчением, узнав, что в этом большом пустом доме кто-то поселится. Доктор Каррик был настолько сдержанным и замкнутым, что девушке казалось, будто спустя три года жизни под одной крышей она знает его не лучше, чем в день похорон ее тетки. Она не могла пожаловаться на дурное обращение. Доктор никогда не позволял себе грубости, даже пребывая в не самом хорошем расположении духа. Он вежливо благодарил ее за все, что она для него делала, хвалил за экономность и мудрое ведение хозяйства, но при этом не проявлял ни малейшего желания поделиться с ней сокровенным, и Эстер казалось, что она совсем не знает, что у него на уме или на сердце, как если бы он был высечен из камня.

О своем новом пациенте доктор Каррик сказал лишь, что он богат, занимает высокое положение в обществе, поэтому его необходимо устроить в самых лучших комнатах, а его камердинеру подыскать место в помещении для слуг. Мысль о появлении в доме камердинера напугала Эстер больше, чем известие о высоком положении его хозяина.

К счастью, слуга мистера Трегонелла оказался не избалованным кокни, развращенным роскошью жизни в Олбани, а умным работящим парнем, который привык не только к тяготам пребывания на борту яхты своего хозяина, но и обладал талантами во многих областях, что делало быт эсквайра вполне комфортным. Он оказался первоклассным поваром и превосходным дворецким, и брал на себя те деликатные обязанности, с которыми было не под силу справиться служанке доктора Каррика.

Мистер Трегонелл провел в доме доктора неделю, и по истечении этого срока выглядел значительно свежее и бодрее. По утрам он бродил по окрестным скалам или ездил верхом по проселочным дорогам Корнуолла, днем читал, а вечера коротал в компании доктора Каррика и мисс Раштон. Он много чего повидал на своем веку, посетил разные города и был весьма образован. Эстер, которой интеллектуальные беседы были в новинку, слушала его с неизменным интересом и даже восхищением. Впрочем, стоит отметить, что гость никогда не рассказывал о себе.

Неделя подошла к концу, но мистер Трегонелл не выказал ни малейшего желания вернуться в поместье. Теперь он твердо уверовал в силу «животного магнетизма»[54]. По ночам в тишине его спальни доктор упражнялся в своем могущественном, но при этом кажущемся простым искусстве. Легкое нажатие руками на плечи пациента, мистические пассы перед подернутыми поволокой дремы глазами, и чары начинали действовать. Сначала все тело пациента окутывало неведомое доселе тепло, он ощущал покой и легкость, затем отяжелевшие веки непроизвольно опускались, пациент становился безвольным, и наступал глубокий, долгий и спокойный сон, который приносил исцеление телу и разуму.

Об этом лечении не знал никто, кроме доктора и пациента. Слуга мистера Трегонелла Дэвид Скелтер никогда не был близок со своим господином, отличавшимся весьма независимым нравом. Его комнатка находилась на верхнем этаже дома, вдали от покоев хозяина, и, приготовив его спальню ко сну, он не видел своего господина до самого утра.

Представления Эстер Раштон о лечении пациента тоже были весьма расплывчатыми. Доктор Каррик сообщил ей лишь то, что мистер Трегонелл нуждается в отдыхе и покое.

Проходили дни, и жизнь Эстер заиграла новыми красками благодаря присутствию в доме такого умного и утонченного джентльмена, который относился к ней как к равной по уму и интеллекту и открыто разговаривал с ней на разнообразные темы, не касавшиеся, впрочем, его личной жизни. Эстер многое узнавала из этих бесед, но о нем самом не знала практически ничего.

Весна неумолимо теснила зиму. Неистовые мартовские ветра сменились ласковыми апрельскими бризами. Дом доктора окружал неухоженный сад, в котором предыдущие поколения владельцев год за годом высаживали незатейливые цветы, не нуждавшиеся в особом уходе. Все здесь пребывало в ужасном состоянии, но лишь до тех пор, пока за работу не взялась Эстер. Уход за садом стал для нее источником особой радости. По утрам она хлопотала по хозяйству, а в погожие деньки подолгу пропадала в саду, подставив весеннему ветерку очаровательную юную головку и натянув на свои ловкие маленькие ручки толстые садовые перчатки. Она копала, пересаживала, полола, обрезала, подстригала с таким мастерством, что ей позавидовал бы даже опытный садовник. Труд в Сент-Хилдред был дешев, и за шесть пенсов в неделю она вполне могла нанять мальчишку, который косил бы траву и примерно раз в неделю разравнивал посыпанные гравием дорожки, только вот доктор вряд ли одобрил бы такую расточительность.

Окна гостиной мистера Трегонелла выходили в сад, и как-то