Жизнь гейши. Мемуары самой известной гейши в мире - Минеко Ивасаки

Мы работали под надзором редактора Такеси Ясуды, и вскоре я почувствовала себя настоящим журналистом. Раз в месяц мы встречались всей командой. На воплощение этого проекта ушел целый год. Специальный выпуск за июнь 1972 года был отпечатан в мае, и его раскупили мгновенно. Несколько раз делали дополнительный тираж.

Это работа дала мне невероятное ощущение самореализации и удовлетворения. Я начала понимать, что, пожалуй, для меня возможна жизнь и за пределами шелковых пут Гион-кобу. Но, став гэйко, я продолжала трудиться так же усердно, как в бытность свою майко, каждый вечер вплотную заполняла свой график банкетами одзасики и регулярно выступала на сцене.

Однажды меня пригласили в отяя «Томиё». Президент модного концерна «Сан Мотояма», господин Мотояма, устраивал одзасики для Альдо Гуччи, итальянского модельера.

В тот вечер я наряжалась с особым тщанием. Мое кимоно было сделано из черного шелкового крепа. На подоле – изображены журавли, прижавшиеся друг к другу в гнезде. Мой оби был закатного красного цвета соленых отмелей, расписанный кленами.

Я сидела рядом с господином Гуччи, и он случайно пролил на мое кимоно соевый соус. Я знала, что ему ужасно стыдно, поэтому попыталась быстро придумать, как сгладить эту неловкую ситуацию. Повернулась к нему и произнесла, как будто такая просьба была в порядке вещей:

– Господин Гуччи, для меня знакомство с вами такая честь. Могу ли я попросить у вас автограф?

Он согласился и потянулся за ручкой.

– Не могли бы вы расписаться на моем кимоно? Вот здесь, на подкладке рукава?

Господин Гуччи оставил росчерк черной туши на красном шелке. Так как кимоно, по сути, уже было бесповоротно испорчено, мне никак не могло повредить, если он испортит его еще больше. Важно было, чтобы он получил приятное впечатление от нашего общения.

У меня до сих пор осталось это кимоно. Я надеялась когда-нибудь подарить его Гуччи, но, к сожалению, мне так и не выпала возможность снова с ним встретиться.

Кимоно гэйко – произведение искусства, и я никогда не стала бы носить кимоно, не будь оно идеальным. Кимоно – это штучная работа. У многих из них есть названия, как у картин, и дорожат такими нарядами не меньше. Поэтому я так четко помню каждую вещь, которую носила.

Когда я активно работала, то заказывала новое кимоно каждую неделю. Я редко носила одно кимоно больше четырех-пяти раз. Понятия не имею, сколько было их у меня за всю карьеру – думаю, не меньше трехсот. И каждое из них, кроме ужасно дорогих одеяний, которые заказывали по особым случаям, стоило от пяти до семи тысяч долларов.

Кимоно были моей страстью, и я принимала активное участие в разработке идеи и дизайна. Величайшим удовольствием для меня стали встречи с почтенным господином Иидой в «Такасимая», господином Сайто в «Гофукия», с искусными сотрудниками «Эримана» или «Итидзо» и обсуждение идей новых узоров и сочетаний цветов.

Как только я появлялась в новом наряде, его начинали копировать другие гэйко, и я без сожалений отдавала свои старые кимоно старшим и младшим сестрам, если они просили. Нас с детства учат запоминать кимоно, как человек может помнить произведение искусства. Так что мы всегда знали, если какая-нибудь гэйко появлялась в кимоно, которое до нее носила другая. Это важный знак положения гэйко в нашей иерархии.

Может показаться, что такое количество кимоно – расточительство, но на самом деле на их производстве многое держится.

Создание кимоно – это одна из самых важных отраслей промышленности. Да, у меня была возможность заказывать больше нарядов, чем могли себе позволить другие гэйко, но нам всем в любом случае нужен постоянный поток новых костюмов. Можете представить, сколько кимоно майко и гэйко Гион-кобу и еще четыре карюкай заказывают каждый год? Они обеспечивают заработок тысячам ремесленников, от мастеров росписи шелка в технике юдзэн[15] до дизайнеров украшений для волос. Клиенты, посещающие Гион-кобу, сами, может, и не покупают кимоно, но большой процент денег, которые они здесь оставляют, идет непосредственно на поддержку этих ремесленников. Я всегда считала, что мы – живая сила, которая поддерживает традиционные промыслы.

Думая о кимоно, я никогда не пыталась определить, сколько они стоят. Они являлись неотъемлемой частью моей работы, и чем более изысканное кимоно было на мне, тем лучше я соответствовала требованиям своей профессии. Клиенты приходят в Гион-кобу, чтобы насладиться не только искусством майко и гэйко, но и их красотой. И как бы ни была талантлива и сведуща в своем виде искусства девушка, весь ее труд окажется напрасным, если у нее нет достойной одежды, в которой можно появиться на людях.

В те времена я по-прежнему имела достаточно смутное представление о деньгах. Я их редко видела, почти к ним не прикасалась и никогда ни за что не платила сама. Я получала множество конвертов, в которых лежали чаевые. Теперь я понимаю, что каждый вечер зарабатывала тысячи долларов, но тогда не придавала этому значения. Нередко я просто вынимала конверт из рукава и отдавала кому-нибудь в знак благодарности: оканбану на кухне или обувщику у входа в отяя.

Когда глубокой ночью я приходила домой и снимала кимоно, маленькие белые конвертики так и сыпались на пол. Я никогда не распечатывала их и не смотрела, сколько денег внутри, а просто раздавала выручку за вечер персоналу окия, потому что не смогла бы еженощно преображаться в «Минэко из семьи Ивасаки» без всех этих людей.

Я знала, что сумму в сто тысяч йен (примерно тысяча долларов) часто упоминали в обсуждениях финансовых вопросов. Как-то раз я спросила маму Масако:

– А как выглядят сто тысяч йен?

Она вытащила из-за оби бумажник и показала мне десять банкнот по десять тысяч йен (это примерно равно десяти стодолларовым банкнотам).

– Похоже, это не так уж много, – сказала я. – Видимо, мне надо работать еще усерднее.

30

ВО МНОГОМ Я БЫЛА НЕ ОТ МИРА СЕГО, но все равно, став взрослой, почувствовала, что пора переезжать из окия и жить самостоятельно. Я сказала об этом маме. Она отнеслась к моему заявлению скептически, но не пыталась меня остановить. «Это интересная мысль. Ты можешь попробовать, хотя сомневаюсь, что справишься».

В феврале 1971 года, в возрасте двадцати одного года, я сняла большую квартиру на проспекте Китасирава. Арендная плата составляла тысячу сто долларов в месяц – непомерная сумма по тем временам.