Мадонна в черном - Рюноскэ Акутагава

Зима

Надев тяжёлое зимнее пальто и каракулевую шапку, я отправился в тюрьму района Итигая. Четыре или пять дней назад туда угодил мой кузен. Я же, в качестве представителя нашей семьи, должен был подбодрить его и утешить. Впрочем, к чувству долга примешивалась и доля любопытства.

В последние дни января кое-где ещё висели яркие флажки, зазывавшие на распродажи, но город уже погрузился в затишье мёртвого сезона. Я и сам, взбираясь по крутому склону, чувствовал смертельную усталость. В прошлом ноябре мой дядя скончался от рака горла. Затем под Новый год у дальнего родственника сбежал из дому сынишка. А теперь… Надо сказать, арест кузена ударил по мне сильнее всего. Нам с его младшим братом пришлось вести переговоры с разными людьми, что для меня было совсем непривычно. Вдобавок то и дело выяснялось, что задеты чувства каких-нибудь родственников, – тем, кто родом не из Токио, этих сложностей не понять. Я надеялся, что после свидания с кузеном смогу отдохнуть хотя бы недельку.

Тюрьму Итигая окружала высокая насыпь, покрытая сухой травой. Массивные решётчатые створки ворот, напоминавших средневековые, открывались в посыпанный гравием двор с заиндевевшими кипарисами. Я остановился перед воротами и протянул визитную карточку добродушному охраннику с длинной, наполовину седой бородой. Затем меня отвели в комнату ожидания, навес над входом в которую был покрыт толстым слоем засохшего мха. Там на скамьях, покрытых тонкими циновками, уже сидели несколько человек. Особенно выделялась среди них женщина лет тридцати пяти в дорогом хаори из чёрного крепа, читавшая какой-то журнал.

Время от времени приходил удивительно неприветливый охранник, бесцветным голосом называя номера тех, кого пропускали на свидание. Однако, сколько я ни ждал, моя очередь всё не наступала. Я ждал и ждал… Через ворота я прошёл около десяти утра. Теперь мои часы показывали уже без десяти час.

Само собой, я проголодался. Но ещё невыносимее был холод – для посетителей не предусмотрели никакого отопления. Я беспрестанно топал ногами, стараясь подавить нараставшее раздражение. Остальные по большей части выглядели на удивление спокойными. Мужчина, одетый сразу в два тёплых кимоно и, верно, любитель азартных игр, не занимал себя даже чтением газеты, а только не спеша поедал мандарины.

С каждым приходом охранника посетителей становилось всё меньше. Я вышел во двор и зашагал взад-вперёд по гравию: туда хотя бы попадали лучи зимнего солнца. Зато налетевший вдруг ветер принялся швырять мне в лицо горсти мелкой пыли. Я преисполнился решимости противостоять стихии и не возвращаться под крышу до четырёх часов.

Увы, пробило четыре – а меня так и не вызвали. Мало того, большинство из тех, кто пришёл позже меня, уже получили свидания и покинули тюрьму. Наконец я, не вытерпев, подошёл к мужчине, похожему на игрока, поклонился и спросил совета. Лицо его осталось каменным, а вот голос оказался звучным, как у сказителя, распевающего баллады-нанивабуси.

– Тут к каждому заключённому только одного посетителя в день пускают. Никак до вас кто-то уже приходил.

Его слова не могли меня не встревожить. Я решил спросить у охранника, пришедшего объявить следующие номера, смогу ли повидаться с кузеном. Однако охранник не ответил и, даже не взглянув на меня, зашагал прочь, а вместе с ним удалился «игрок» и ещё два-три посетителя. Я стоял посреди комнаты с земляным полом и машинально курил сигарету за сигаретой. Время шло, а моя ненависть к угрюмому охраннику всё росла.

Когда охранник явился снова, было уже почти пять часов. Я снял каракулевую шапку и снова обратился к нему с тем же вопросом, но охранник так и не повернулся: не услышав меня, опять ушёл. Мои чувства в ту секунду можно описать словами «переполнилась чаша». Я швырнул на пол окурок и направился в тюремную контору, которая располагалась напротив.

Поднявшись по каменным ступеням, слева от входа я увидал окно, а за ним – несколько человек в традиционной одежде, занятых бумажной работой. Я открыл окно и насколько мог спокойно заговорил с мужчиной в чёрном чесучовом кимоно, украшенном гербами.

– Я пришёл на свидание с Т. Могу ли я с ним увидеться?

– Ждите, пока назовут ваш номер.

– Так ведь я жду с десяти утра.

– Значит, вас уже совсем скоро вызовут.

– А если скоро не вызовут, всё равно ждать? И после заката ждать?

– Ну, всё-таки подождите ещё.

Он словно волновался, как бы я чего не выкинул. А я, хоть и был зол, чувствовал к этому человеку некую симпатию. «Я представитель своей семьи, а он – представитель тюрьмы», – подумалось мне.

– Ведь уже шестой час! Пожалуйста, поговорите с кем нужно, чтобы мне дали свидание.

С этими словами я вернулся в комнату ожидания. Уже сгустились сумерки, из посетителей осталась только женщина с традиционной причёской марумагэ; теперь она положила журнал на колени и сидела, высоко подняв голову. Лицо её чем-то напомнило мне готические скульптуры. Я сел перед ней, ощущая свою беспомощность.

Было уже почти шесть часов, когда меня наконец вызвали. В сопровождении другого охранника с бегающими глазами я прошёл в комнату для свиданий – точнее, крошечную каморку размерами метр на метр. Меня провели мимо целого ряда дверей, выкрашенных масляной краской, будто в общественной уборной. В противоположной от входа стене каморки было полукруглое окошко, через которое предполагалось друг на друга смотреть.

По ту сторону тёмного стекла показалось круглое толстощёкое лицо кузена. Не заметив в нём особенных изменений, я приободрился. Мы тут же заговорили о деле, не тратя времени на сантименты. А вот из каморки справа доносились беспрестанные рыдания девушки лет шестнадцати, пришедшей, судя по всему, навестить старшего брата. Беседуя с кузеном, я как мог старался не обращать внимания на этот плач.

– Обвинение ложное. Так всем и передайте, – отрезал кузен.

Я ничего не ответил, лишь продолжал на него смотреть. Молчал я потому, что у меня перехватило дыхание. В каморке слева лысеющий старик через стекло говорил – видимо, сыну:

– Как остаюсь один, так много чего вспоминаю, а стоит тебя увидеть, всё из головы вон.

Когда я выходил из комнаты для свиданий, мне показалось, будто я перед кузеном в чём-то виноват. В то же время я чувствовал, что ответственность несём мы оба. Я снова прошёл в сопровождении охранника по холодному тюремному коридору к воротам.

Мы с двоюродной сестрой заранее договорились, что она будет ждать меня в доме кузена на Яманотэ, поэтому я пробрался по узким грязным улицам к остановке в районе Ёцуя и сел в переполненный трамвай. «Когда остаюсь один…» – всё