Общество самоубийц - Рэйчел Хэн

говорить. Не толкают ли их на этот последний драматический шаг против их воли? Лия знала, что Эмброуз — очень впечатлительный человек. Сейчас он казался спокойнее и счастливее, но кто знает, что у него в голове на самом деле? Что ему наговорили миссис Джекман или Мануэль? Может, они дали ему понять, что у него нет выбора, или внушили, что в этом поступке есть некое извращенное благородство?

Когда Эмброуз зажег спичку, Лия думала не про отца, из-за которого она тут оказалась. Вместо этого она вдруг вспомнила Уджу. Она подумала о том, как мать прожила свою жизнь: с жизнелюбием, соблюдая правила, никогда не жалуясь. Она была сильной и всегда старалась добиться большего. В отличие от отца, который сбежал от них однажды и собирался сбежать опять.

Она вспомнила, как мать умерла, дожив до конца своего естественного прогнозируемого срока, в мирном приюте окончания жизни. Механические части ее тела отключались по очереди, одна за другой, и все это заняло не более суток. Безупречная подстройка. Лия вспомнила, как в конце мать взяла ее за руку. Как смотрела на Лию не мигая, словно впитывала ее облик, прежде чем в последний раз закрыть глаза. Как будто хотела убедиться, что последним, что она увидит, будет Лия.

Разве это не оскорбительно — то, что делает сейчас Эмброуз? То, чем занимаются Общество, Анья, миссис Джекман, Мануэль, все они? Но глядя на то, как Эмброуз подносит спичку к своему блестящему от жидкости языку, Лия не испытывала ни ужаса, ни отвращения, ни страха. Пламя разгоралось все ярче. Эмброуз не отводил глаз от камеры. Он смотрел в объектив — на Лию.

Вдруг она осознала, что окно открыто. Точнее, в нем не было стекол, поскольку здание готовили к сносу. Помещение заполняли звуки внешнего мира, внезапно показавшиеся Лии невыносимо громкими. Шум двигателей каждой проезжающей машины отдавался у нее во всем теле, пронзительный визг ребенка рвал нервы. Тде-то снаружи начала лаять собака — жуткий, леденящий кровь низкий звук.

На глазах у Лии Эмброуза охватил огонь. Она смотрела как завороженная, сжимая камеру так сильно, что у нее побелели костяшки пальцев. Ужасное зрелище — горящий заживо человек, но оно пробуждало в Лии что-то первобытное, что-то, чего она не понимала, что не давало ей закрыть глаза и оторваться от разворачивающейся перед ней чудовищной сцены.

Она вспомнила Дуайта.

Онемение в руках внезапно прошло. Лия выскочила из-за камеры и бросилась к Эмброузу. Она пыталась загасить пламя голыми руками, не ощущая жара, не чувствуя боли. Вдруг ее накрыл запах. Ужасный, горький, едкий запах. Лия попыталась не дышать.

Ничего не получалось, огонь полыхал вовсю. Эмброуз потерял сознание, глаза его закатились. Лия схватила пустую бутылку, из которой тот пил, выбежала в коридор и бросилась в ванную комнату. Подставив горлышко бутылки под кран, она повернула ручку, отчаянно надеясь, что водопровод еще работает. Вода потекла, но очень тоненькой струйкой. Руки у Лии тряслись, а горлышко у бутылки было узкое. Чтобы наполнить ее, потребуется целая вечность.

Наконец она набрала бутылку и побежала обратно, по пути пролив часть воды себе на ноги. Но вернувшись в комнату, она увидела, что огонь уже погас. «Слава богу, — подумала Лия, — „Алмазная кожа“. Она не сгорит. Ничего не вышло».

Эмброуз лежал на боку, свернувшись в клубочек; штанины его брюк обуглились. Лия присела и потрясла его за плечо.

— Эмброуз, — позвала она негромко. Мужчина не двигался. Лия потянула его за плечо и перевернула на спину.

Когда она увидела его лицо, руки у нее перестали дрожать. Она поставила бутылку на пол так аккуратно, будто важнее всего на свете было не пролить воду.

Глава тридцатая

Когда пришли полицейские, Анья работала на кухне. Посудомоечная машина опять сломалась, и обязанность мыть посуду выпала ей. Она оттирала жир с тарелок, со лба у нее тек пот, пальцы набухли и сморщились от мыльной воды. То, насколько быстро она мыла посуду, не имело значения — стопка грязных тарелок не только не уменьшалась, а даже росла, — и потому она не слышала, что творится в столовой, пока Розали шепотом не позвала ее в коридор.

Анья сразу поняла — что-то не так. Розали в обеденное время от плиты не отходила даже в туалет. Еще более зловещей показалась Анье тишина, которую она заметила только сейчас, — в столовой было в несколько раз тише, чем обычно в час пик, когда там царил полный хаос.

Анья выключила воду и вытерла руки о джинсы. За дверью кто-то разговаривал, но она не могла разобрать, о чем. Подойдя к дверному проему, в котором стояла Розали, она выглянула в коридор.

Их было трое — двое мужчин и одна женщина, чистенькие и аккуратные, в темно-синей форме с блестящими пряжками, на их головных уборах и рукавах сияли полицейские жетоны.

Они стояли перед Халимой, дочкой хозяина столовой. Именно она сейчас говорила, накручивая на указательный палец тугой черный локон и кивая в такт собственным словам.

— Нет, ничего подобного, — объясняла она. — Он никогда себя не вел так, как вы говорите.

— А как насчет его знакомых? — спросил мужчина с неприятным квадратным лицом, оснащенным маленькими, неглубоко посаженными глазами, плоское, как у рыбы-молота. Ни у одного из полицейских не было планшета. Они стояли, держа руки в карманах или уперев их в бедра, будто зашли выпить кофе и поболтать. Но все в столовой, затаившись, смотрели только на них.

Халима склонила голову набок.

— Я не знаю, какие у него знакомые. Вы видите, что тут творится? У нас столько работы, что я со своими-то знакомыми вижусь редко, не говоря уж о чужих.

— А сюда кто-нибудь подозрительный приходил? — продолжил допытываться плосколицый.

— Подозрительный? Смотря что вы имеете в виду. Это столовка во Внешних округах, офицер, а не пижонский овощной бар во Втором округе, — в голосе Халимы слышалось нетерпение. Она начала покачиваться на пятках — это означало, что она уже на взводе.

Ее тон полицейского озадачил.

— Вы вообще понимаете, насколько это серьезно? Мы можем вас закрыть просто вот как… — он щелкнул пальцами. — Раз вы не хотите с нами сотрудничать. Просто за то, что вы связаны с таким типом.

Халима внимательно посмотрела на него.

— Да я сотрудничаю, конечно, как же иначе? — сказала она примирительным тоном. — Просто, ну, все это плохо для бизнеса, знаете ли, — она обвела жестом полупустую столовую. Оставшиеся клиенты, едва прикасаясь к еде, жадно наблюдали за происходящим.

— Понимаю, — сказал полицейский, хотя по