Общество самоубийц - Рэйчел Хэн

Халима изучила фотографию, хмуря брови и собирая губы трубочкой, потом покачала головой.

— Нет, никогда. А кто это?

Полицейские опять переглянулись. Они, кажется, умели общаться без слов. Второй мужчина-полицейский, лицо и голос которого вызывали довольно приятные эмоции, сказал:

— Наркоторговец. Один из самых опасных.

— Правда? — заинтересовалась Халима. Она снова уставилась на снимок, как будто жалела, что никогда не встречала этого типа и не может помочь полиции. — И вы хотите сказать, Бранко с ним связан?

У Аньи душа ушла в пятки. «Я знаю одного парня», — сказал Бранко.

Полицейские снова переглянулись.

— Бранко попался, когда покупал у этого типа кое-что антисанкционное, — сказал тот, что держал фотографию. — Мы его арестовали. Он говорит, что брал таблетки для себя, но… что-то не сходится. Попробуйте вспомнить его знакомых, которым могло понадобиться нечто подобное. Кого-то с признаками антиобщественного поведения, психической нестабильности, болезненной впечатлительности.

Халима снова покачала головой.

— Не могу вам помочь, извините. Не настолько хорошо я его знала. Вы поговорите с остальным персоналом… — она махнула рукой в сторону Раджа, который флегматично расставлял бокалы за стойкой бара. — Они дружная компания, может, что-нибудь вам подскажут.

Полицейский кивнул.

— Спасибо за помощь. Мы тогда тут еще посидим, если вы не против.

Халима скрестила руки на груди и кивнула.

— Еще в служебных помещениях есть народ, — сказала она, ткнув пальцем в сторону кухни.

Анья отошла от дверного проема. Сердце у нее отчаянно колотилось, руки вспотели. Она прислонилась головой к забрызганной маслом липкой стене и попыталась обдумать ситуацию.

— Симпатичный, правда? — прошептала Розали, все еще глядя в коридор. — По-моему, он на меня поглядывает.

Не получив ответа, Розали повернулась к Анье.

— Ты его видела? Того высокого, с пронзительными глазами. Эй, что с тобой?

У Аньи кружилась голова. В кухне становилось все жарче, жара словно превратилась в зверя, который схватил ее и сжимал так, что она не могла дышать.

Розали подошла к ней.

— Анья, ты чего? — она тронула Анью за предплечье.

Прикосновения прохладных пальцев Розали оказалось достаточно, чтобы Анья пришла в себя.

— Со мной все в порядке, — сказала она и демонстративно оттянула воротник рубашки. — Тут просто так жарко…

— Теперь ты видишь, с чем мне приходится иметь дело каждый день. Стою тут у горелок по десять часов подряд, дышу чадом, прогорклым маслом, по́том обливаюсь, а никто и спасибо не скажет, — мрачно отозвалась Розали, но долго сердиться она не умела. — Ты-то к этому не привыкла, бедная. Поди подыши свежим воздухом.

Анья кивнула и сняла фартук. Она бросила взгляд в сторону двери; сердце у нее все еще отчаянно стучало.

— Да не беспокойся насчет этих ребят. Они просто спросят тебя то же самое, что и всех. Грустно это все как-то, ни за что бы не подумала, что Бранко из таких.

Анья открыла было рот, собираясь ей возразить, но потом снова закрыла и задумчиво кивнула, будто соглашаясь — мол, да, ни за что не подумаешь.

— Я скоро вернусь.

Она бросила фартук на пол и вышла через заднюю дверь в пустой переулок, где они часто стояли в перерывах, прячась от Халимы.

Бранко под арестом — что это значит? Он в тюрьме? Его допрашивают?

Она стояла в переулке, обхватив себя руками, представляя, как Бранко сейчас сидит один в камере. Так глупо, глупо, глупо. Зачем он это сделал? Она вспомнила, какое у него было лицо, когда он рассказал ей про этого «парня», какая обида отразилась в его взгляде, когда она отказалась. Глупый, добрый, храбрый Бранко. Он не выдал ее, это ясно, иначе за ней бы уже пришли.

Он не выдал ее. Владение Т-таблетками — серьезное преступление, наверное, федеральное. Собственное тело вдруг показалось Анье невероятно тяжелым. Она не заслужила верности Бранко. Ее переполнила боль, из глаз потекли слезы.

А потом она вытерла щеки. Зачем плакать? Ему она ничем не поможет. И даже если Бранко ее не выдаст, они скоро догадаются. Недосотенному незачем покупать Т-таблетки. Они проверят данные, выяснят, что она единственная долгоживущая среди знакомых Бранко, наверняка узнают и про ее мать, и про «Восстанавливаемся вместе», и про Общество — про всё. Тогда ее посадят, а мать отправят на ферму разлагаться среди десятков других полумертвых тел.

Анья пошла в сторону гавани. Она шла и чувствовала, как напряжение гудит у нее в ушах, кипит в венах, и в конце концов перешла на бег. Верхние этажи зданий казались зазубринами на фоне ясного синего неба. Неподалеку женщина выглядывала из окна невысокого дома с ободранными стенами; в руках она держала кучу постельного белья. Вдруг послышался плач, куча завозилась, и Анья поняла, что на самом деле это младенец. Женщина, похоже, смотрела, как Анья бежит.

Когда она добралась до гавани, паром собирался отходить от причала. По трапу брели последние ленивые туристы. Анья перешла с бега на шаг и поднялась на палубу. К ней повернулась дама в яркорозовой шляпе и с морщинистым лицом.

— Торопишься, милая? — она улыбнулась, продемонстрировав заостренные пожелтевшие резцы.

Анья улыбнулась в ответ, но ничего не ответила. Будут ли потом, когда проследят Аньины действия, вместе со всеми остальными пассажирами парома, отходящего в два тридцать пять, допрашивать и эту даму? Станут ли у нее выяснять, не сказала ли Анья чего-нибудь этакого, не казалась ли странной, не демонстрировала ли признаков опасного психоза? Она прогнала мысли об этом и пошла на внешнюю палубу. Там почти никого не было — погода стояла холодная, а большинство пассажиров знало, насколько сильный тут ветер. Наружу вышли только туристы — они держали планшеты на специальных палках и снимали самих себя на фоне тусклой серо-стальной воды.

Паром тронулся, и ветер, треплющий волосы Аньи, задул сильнее. Набирая силу, он словно сдирал кожу с ее лица, слой за слоем, открывая что-то новое и нежное, спрятанное внутри. Анья, не моргая, смотрела на пристань, на то, как она становится все меньше, по мере того как паром удаляется от берега. Под палубой успокаивающе гудели двигатели, их вибрацию Анья чувствовала в коленях и бедрах.

Возможно, она в последний раз видит Стейтен-Айленд. Теперь, когда старый паром, скрипя и постанывая, пополз к другому берегу, навстречу блеску Центральных округов, план, возникший в голове Аньи, показался ей почти неосуществимым.

Куда они поедут, даже если она каким-нибудь образом сумеет перевезти мать в ее нынешнем состоянии? Анья вдруг похолодела от мысли о том, что придется двигать и переносить