Улыбнись навсегда (сборник) - Юрий Иосифович Малецкий

романа Леопольда Захер-Мазоха, основоположника современного научного мазохизма!»), а вовсе даже наоборот, то надо было ухитриться опорожнить какие-то полтора чайных стакана горькой жидкости крупными глотками и при этом медленно, и при этом плавно, словно поглощение пива, пивка, пивичка, пивца, пивасика само собою совпадало со вдохо-выдохом, приливо-отливом; это умение «сопрягать» достигается, как выразился по другому поводу классик, исключительно упражнением. Я упражнялся в сопряжениях по служебной необходимости несколько лет, почти регулярно.

Через полчаса они вышли. Их оказалось не 12, а 10.

— Слушай, мы тут слегка позавтракали. Неплохо кормят. Но… Теперь бы пивка и пожрать по-баварски. Знаешь, что имею в виду?

Чего не знать. Через 10 минут, приведенные мною в столице свободной земли Байерн к присяге на лояльность баварской кухне, они сидели в «Хофбройхауз», главном туристическом пивном ресторане Мюнхена, стоявшем на своем месте с 1597 года, который недобросовестные гиды выдают за ресторан, откуда начался гитлеровский пивной путч 8–9 ноября 1923 года (тот, «Бюргербройкеллер», Розенхаймерштр, 15, громадина почти на 2000 мест, срыт до основания, на коем ныне покоятся культурный центр «Гаштайг» и отель «Хилтон»), хлебали пиво «ХБ» из литровых восьмигранных кружек и ели хаксэ — гриллированную поросятину на рульке с кислой капустой и картофельными кнедлями.

— Чумово, — сказал тот, что вышел ко мне в гостинице первым, видимо, главарь. — Ну что, заправились? Встали, бойз. Едем.

И мы поехали. Рация транслировала мою речь из едущего впереди микроавтобуса во вторую машину.

Я плел байки о Баварии, особо свободной земле в составе 16 земель ФРГ, о Людвиге Втором Баварском и его замках, кузине его Сисси — будущей Элизабет фон Габсбург, австрийской императрице и королеве венгерской и все прочие романтические истории. Всякий экскурсовод частью выдумывает свою историю, весь вопрос в пропорции; я старался ее соблюдать.

Между тем уже и Ульм подоспел; как-то незаметно пересекли мы мелкую здешнюю речку Донау, не успевшую даже обернуться в нашем сознании голубым Дунаем, и шагнули из юго-востока в юго-запад Германии, из Баварии в Баден-Вюртемберг. После всех вычетов-бомбежек от старинного 140 000-го города остались только Ульмский собор, самый высокий готический в Германии, да ратуша 16 столетия; остальное было выстроено заново и историко-художественного значения не имело.

— Как и в Кельнском, шпили достроены по приказу Вильгельма Первого Гогенцолерна в 1880. Высота шпиля 161 см. В общем, новодел. Как и кельнские шпили. Тот тоже окончили в 1880. Новодел. Ничего, постоит лет 200 — будет стародел. Это важно только историкам искусства. А так — ничего, да?

— Д-да, — сказал один восхищенно.

Тут я увидел, что восхищенных — 5. Остальные пять ушли за угол и вернулись с пакетами. Мне не надо было вглядываться, чтобы понять, что в них. Я посмотрел на шофера — он казался мне самым трезвым; во всяком случае, достаточно выпил для этого.

— Ребята должны заправиться, — сказал он невозмутимо.

— Так спросили бы уж у меня, чем в Баварии интереснее заправляться, — отвечал я столь же невозмутимо. Но мне эта невозмутимость психологически кое-чего стоила. С немецкой дорожной полицией шутки шутить не надо. А баварцы и вообще серьезны.

— Поехали, — сказал один с пакетом.

И мы поехали.

Неформальный (а скорее всего, и формальный) лидер группы, в юматовско-шолоховском стиле, он же водитель автобуса, грациозно хватанул из горла. Это был коньяк «Мартель» Х.О. Отер ржаные усы и передал бутылку далее по салону, после чего нажал на педаль. Так. 180. Именитое пойло дошло и до меня. Я хлебнул как следует — или не следует? Разбирать поздно.

Я продолжал рассказывать. Мы влетели в Ротенбург-об-дер-Таубер. Это побратим нашего Суздаля. В нем за стенами и башнями живет 12 тысяч человек. В самом внутреннем городе — 4000. По оборонительным стенам можно обойти две третьих города. Это один из самых туристических городков ФРГ. Половина японцев посетила его, а вторая изъявила желание посетить. Город был разбомблен только на 25 %, а остальное спас один американский капитан, велевший прекратить бомбежку, начатую одним американским генералом, представший за это перед трибуналом и — странное дело — оправданный (подумать только — капитан перед генералами!).

Восстановить 25 % процентов 12-титысячного города — для немцев дело не из самых трудных. Они неплохо восстановили Мюнхен и плоховато, но все же — Кельн. И прочие большие города, где тысячи множатся на тысячи же, а не на жалкие единицы-десятки. Мы осмотрели Ротенбург. Прошли по стене.

— Тут что?

— Музей Рождества. Инсталляция с фигурами. Переходящая в магазин Рождества. С фигурами, системой освещения и сувенирами. Считается, что единственный город в мире, где Рождество круглый год, — это Ротенбург-об-дер-Таубер.

— А что? Неплохой городишко, — сказал один. — А какие тут фирменные… ну, эти… которые едят?

— Шнеебаль. Это такие шары, типа нашего хвороста, только полые. Их можно есть так, а можно заправленными коньяком или ликерами. Хотите?

— Ну, а почему нет?

— А которые тут фирменные… ну, аттракционы?

— Музей средневековой пытки.

— Во. Давай попробуем. Шнеебаль с коньячком в музее пыток.

— Это туда, вниз три минуты.

Я уже понял к тому времени, что главный, Николай, интересуется чем-то большим, чем предлагают ему серьезно и сложно сложившиеся, но уж слишком прозаические и не вовлекающие его целиком обстоятельства русской жизни на рубеже веков, первая же и главная из них — как достать деньги, чтобы увеличить запас денег, необходимых для того, чтобы не просадить все деньги, а умножить или пусть просто сохранить их хотя бы для тех времен, когда опять и опять понадобятся деньги для того, чтобы… да, Николай интересуется тем, чего он и сам не знает, но хочет знать хотя бы — чем именно он не интересуется; и пока ребята грызли шнеебаль с коньяком среди жуткого дреколья, щипцов, испанских сапожков и клетей с водой, он шепнул: «Договорись с ними на время, тем более у них запасено, и идем без них, толком чего-нибудь посмотрим». Я провел его мимо гигантской ратуши — удивительно, до чего немецкие города 15–16 вв. гордились своими ратушными башнями, и отвел его в собор св. Якоба. Этот не слишком большой для поздней готики собор вмещал главную достопримечательность города — так называемый «алтарь св. Крови», резной деревянный алтарь 16 в. работы Тильмана Рименшнайдера — величайшего, универсального человека, Дюрера немецкой скульптуры, мастера, которому сподручно все: камень, дерево, бронза. То, как здесь изображена Тайная вечеря, психологически соизмеримо с Леонардо: та же теснота и обида возопивших вдруг душ: «Не я ли, Господи?»

— Тут надо молчать, — сказал я.

— Понимаю. — Он замолчал.

— И оцените и это, и это, — нарушил я же молчание. Показав, что именно следовало оценить.

Он оценил;