Бездна. Книга 3 - Болеслав Михайлович Маркевич

– Oh, mon Dieu, это совершенно будет зависеть от monsieur Поспелова… Я заранее согласна на все…

– Я получал у Бортнянских 150 франков в месяц… на всем готовом, – примолвил как бы нехотя молодой человек (ему, видимо, точно так же было неприятно говорить об «условиях»).

– Так мало! – воскликнула графиня. – Я не смею вам предложить («Une si jolie tournure et parlant si bien le français24!» – проносилось у нее в голове), – но мне кажется… ведь я бы желала, чтобы вы каждый день давали час урока Никсу… мне кажется, что по… по 10 франков за час… Напасть за границей на хорошего русского преподавателя – это такая находка!.. И вы мне сделаете удовольствие, не правда ли? – сказала она по-русски и как-то очень торопясь, – приходить кушать с нами: мы всегда и завтракаем, и обедаем, сын мой, mister Ward и я, одни, – чуть-чуть подчеркнула она, – здесь в моем appartement…

Он как бы подозрительно глянул на нее исподлобья, помолчал и по минутном размышлении:

– Это, пожалуй, все вместе гонорар и чрезмерный составит… не соответствующий настоящей цене труда… A впрочем, как вам угодно, – сказал он чрез миг под набегом какой-то новой мысли, – я согласен.

Он прищурился и повел взглядом в сторону. Она в свою очередь словно конфузливо опустила глаза… Наступила минута молчания.

– Я позволю себе напомнить вам, графиня, – заговорил опять маркиз (его опять начинала охватывать ревность), – что вы сегодня собирались ехать со мною смотреть портрет Cesare Borgia в Fondaco de Turchi[31].

– Ах, да!.. но мы успеем! – пролепетала она…

Поспелов тотчас поднялся с места со шляпой в руке:

– Когда же приходить на первый урок? – спросил он обрывисто.

– Да завтра же… Непременно завтра, – вскликнула она, и опять так же поспешно и по-русски: – a сегодня вечером приходите на музыку, на площадь Святого Марка; я там буду… Мне так бы хотелось поговорить с вами… о Никсе, – но теперь неловко, – произнесла она веско, намекая на присутствие третьего лица и с оттенком дружеской доверчивости в тоне.

Тон этот, впрочем, насколько дано ей было прочесть на лице, не произвел никакого подкупающего впечатления на «интересного эмигранта». Он все так же безучастно поглядел на нее, склонил голову, холодно пожал ее руку, еще холоднее притронулся к протянувшимся тут же к нему с торопливою любезностью пальцам маркиза и, не сказав ни да ни нет на приглашение молодой женщины, медленно и молча вышел из комнаты.

Едва смолкли шаги его за дверью, графиня с каким-то строгим выражением в чертах повернулась всем телом к маркизу:

– Avez vous compris maintenant25?

Он чуть-чуть усмехнулся:

– Relativement à madame Tony?.. Oui, il y a quelque chose. Mais quoi26 то есть что именно? – спросил он напирая.

Графиня как бы жалостливо глянула ему в лицо, пожала плечом и быстро поднялась с места:

– Едемте в ваш Fondaco de Turchi!..

V

– Ad augusta.

– Per angusta.

– Les morts nous servent1.

V. Hugo. «Hernani». Acte IV, sc. III.

В Hôtel Bauer, куда прямо вернулся наш эмигрант от графини Драхенберг, дебелый, похожий на пивной котел и от пива и шнапса сизо-красного цвета немец-«Portier», постоянно отноеившийся свысока к «бедному черту, armer Teufel», занимавшему самый скромный, тесный и мрачный нумер во всей гостинице, внушительно заявил ему, что его спрашивал «какой-то подозрительный малый чуть не в лохмотьях, ein liederlicher Kerl», изъясняющийся на каком-то «никому неведомом диалекте», и изъявлял желание ожидать его, des Herrn Pospelof2, возвращения в его комнате, но что он, «Portier», разумеется, ввиду возложенной на него прямой обязанности «оберегать покой и имущественную целость высокоуважаемых господ (der hochgeachteten Herrschaften), в отеле пребывающих», не пустил эту «сволочь (Lumpgesindel)», – несомненно-де «приходившую просить милостыни», – даже на лестницу подняться, вслед за чем тот просил, «насколько можно было понять aus seinem verworrenem Zwirne, из его путаницы», передать г. Поспелову, что ему очень нужно его видеть и что он будет ожидать его поблизости, на площадке пред церковью San-Moise.

Поспелов, внезапно вспылив (он тотчас же догадался, кто его спрашивал), резко ответил на это, что к нему приходил не какой-то «Kerl», a добрый его приятель, и что он в свою очередь просит на будущее время, «пока только останется сам жить в этой немецкой трущобе», пускать это лицо к нему в нумер, «без дурацких умствований», во всякое время дня и ночи… И тут же, заключив по рассвирепевшему мгновенно лицу немца-цербера, что на такую откровенную речь его тот отпустит ему немедленную реплику, нечто вроде того, что ты, мол, такая же «сволочь» и «нищий», как твой приятель, он поспешил выйти из сеней и быстрыми шагами направился к San-Moise. Он не ошибся: там, усевшись на верхней ступени маленькой пристани протекающего мимо церкви канала, прямо насупротив дома, занимаемого русским в Венеции консулом, ожидал его Волк, в своей помятой, с порванными долями шляпе и истасканных действительно до «лохмотьев» пальто и нижнем платье.

Он был страшно, в буквальном значении этого слова, дурен собою, с какими-то негритянскими, шлепающими губами, грубо мясистым носом, переломленным посредине вследствие падения в детстве, и зловеще выглядывавшими из-под низко нависших бровей узкими и хищными глазами (этим глазам своим и крупным, острым зубам, способным, казалось, перегрызть надвое за один раз самую твердую сапожную подошву, он и одолжен был своим прозвищем Волка). Роста он был невысокого, плотно сложен: толстые синие жилы, разбегавшиеся по его огромным, коричневато-красным рукам, походили на веревки или на какое-то изображение сети речных притоков на географической карте большого масштаба. Целая шапка мохнатых, жестких, как конские, и вспутанных волос спускалась ему почти на самые глаза… «Натолкнется на тебя в лесу баба, от страха помрет», – подшучивали над этою наружностью его товарищи… Но он не последнюю роль играл между этими товарищами в общем их деле…

Он был неповоротлив и медлителен в своих движениях, и Поспелов тотчас же заключил о значительности того, что имел ему сообщить Волк, по той необычной ему поспешности, с которою тот поднялся на ноги, завидев его, и пошел к нему навстречу.

– Читать на здешнем языке можешь? – было его первым словом. И, быстро вытащив из кармана смятый лист вышедшего в тот же день нумера «Gazetta di Venezia», ткнул пальцем на отдел телеграмм. – Гляди тут, из Петербурга…

Поспелов итальянского языка не знал, но по сродству его с хорошо знакомым ему французским языком тотчас же разобрал и понял сообщавшееся здесь известие.

– «Сегодня, в 9