Городошники - Татьяна Нелюбина

– Дем! Папа там? – Даша тычет пальчиком в телефон.

Вот еще, буду я тут у телефонной будки стоять, чтобы позвонить ему на кафедру. Может, он в библиотеке. Может, к Иванову пошел, своему закадычному дружку с его безалаберной женой Давыдовой. А я с ребенком вожусь! Мы живем не одной жизнью, а двумя! Он на кафедре пропадает, я дома с ума схожу.

Он у Иванова с Давыдовой пропадает! Поехать к ним? Я ее не переношу. И всегда знала, что Славка не вернется. А она его ждала!

Ждала, ждала, а замуж выскочила за другого.

Я – не выскакивала! Я – вышла.

Свадебные хлопоты оказались приятными. Мама прочитала цикл лекций по гигиене, деторождению и прочему. Предоставляя, правда, мне возможность самой решать, дарить ей наследника сразу или уж после института. Прохор ей очень понравился, с таким мужем не пропадешь, сказала она, полагаясь на свой опыт.

Родня встрепенулась. Бесчисленные тетки, бабки, дедки, все приняли участие в моей судьбе, все носились с нами до самого заветного часа.

Я трепетала, когда расписывалась в книге регистраций законных браков. Все, Прохор, прочь поиски, раздумья, обиды – мы вместе, и это надолго.

Не переношу безнадежности.

И свадьба удалась на славу. Нам кричали «горько», Прохор вздрагивал, а я его целовала. Мы так намаялись, так устали, что даже не было сил раздеться, так и повалились на кровать, в чем были. А мамы еще спорили, как кровать украсить. Свекровь настояла на своем – перины, вышивки, подушки. Мама старалась, как могла, устроила на следующий день шведский стол, а мужнина родня обиделась, что сваты скупые. Прохор стал их убеждать, что в городе так принято. Как это так?! Голодом людей морить?

И уж потом, когда мы все поехали к ним, они показали, как нужно гостей принимать. Я устала от песен, от «горько», от многочисленной родни, детей. Прохор нервничал, что так шумно, «по-деревенски», что городской родне не понравится… Но все было чудесно. «Милушка, да какая же ты у нас красавица!» Свекровь мне сразу захотелось называть мамой, все ей во мне нравилось… А уж Прохор ходил гордый! Я была тогда еще независимая, я тогда могла еще другим нравиться.

Тяжелый страх разливается по телу, ноги немеют… что же я делаю? Куда мы идем? К чему? Где та радость, тот восторг, то упоение, где та коротенькая неделька после свадьбы? Мы были такие голодные, не могли насытиться!

О чем я жалею!.. Сейчас еще лучше, чем было, меня захлестнули новые чувства, я даже не знала, какой я могу быть!

Все счастье мое – в моем доме, в моих детях и в том, кто мне это все дал!

И разве его счастье не в этом?!

Опять… Это опять! Блеснет какая-то правдивая мысль, так я ее тотчас заговорю, и она отступает, а кому от этого лучше? Да, он живет рядом со мной, но… наверное, не потому, что жить без меня не может?

Он живет со мной, потому что так нужно.

И детей мы рожаем, потому что так нужно.

Потому что так все живут.

Потому что в их деревне так принято, девочка есть? Теперь мальчик нужен.

Дети, от детей никуда не денешься.

Вот, опять! Ему никуда от детей не деться! Но я-то хочу, чтобы он любил меня! Как раньше – любовался мной, трепетно прикасался ко мне, чтобы восхищался, неужели… все, конец, поздно?

Зачем же тогда это все?

Мне без него ничего не нужно.

Разве нам хорошо друг с другом? Ведь и мне не хорошо… Папа был прав? «Погоди с детьми, присмотрись, институт закончи»… А я не хотела приглядываться, я хотела начать жить сразу!

Мне казалось, все должно быть так, как мне хочется. Муж должен меня любить – потому что мне так хочется. Даша должна меня любить – потому что мне так хочется.

А им – не хочется!

Им хочется, чтобы любила я.

Я и люблю. А они – не обязаны? Дашенька, беги сюда, обними свою маму!

Вырывается из моих рук, бежит, торопится к своим открытиям. А я? Но ведь я – рожала! Кормила, воспитывала, почему же мы такие несчастные?

Ему стало скучно со мной, вот что.

Такой страх тяжелый, ноги, руки, как чугунные, пальцем пошевелить не могу… он… что, если он… не любит меня?

Почему, за что, как это так, так не бывает!

Сколько память вдруг принесла мне, на что внимания раньше не обращала. Вот я шлепнула Дашу, зубки не чистит! А Прохор:

она упала, зубками стукнулась, вот и не чистит поэтому, больно!

Вот он возбужденно вбегает домой, а я привыкла видеть его спокойным и сразу настораживаюсь, выпил? Где, с кем? И уж поделать ничего не могу с собой, мертвею, а он еще по инерции рассказывает, как директор его вызывал, я скрываю зевок, мне скучно. И он останавливается, замолкает.

Хватит жить и делать вид, что не видишь, не слышишь, не чувствуешь, как все уходит.

Мне это все только кажется! Завыла бы сейчас по-бабьи, с надрывом, я ненавижу себя! Ведь вижу, чувствую, знаю! Нет, все ищу себе оправдание и нахожу! Всегда нахожу! И на что я надеюсь?

На свою любовь. У нас впереди жизнь. У нас будет сын. Мне неважно, какая мебель у нас в квартире будет стоять, какие ковры будут лежать, главное – они, мои дети. И Прохора люблю еще больше за это, за эту радость, за это ощущение, что я – женщина, перед этим все меркнет, отступают все несчастья, все проблемы кажутся мизерными. Я жду его, маленького, плотненького, с перевязочками, ямочками, ручки его маленькие целовать…

Я одна. Я просто одна и сама не знаю, почему.

Ужин. Ванночка. Теперь Даша будет бай-бай. Телевизор. Моя связь с миром.

Мир – это что? Это наша страна или наша земля? Наш город или мой дом? В сущности, мне все равно, где мой дом. Главное, чтобы в нем было уютно, чтобы моим детям и мужу было в нем хорошо.

Какой-то болван в телевизоре занудным голосом вещает о падении деторождаемости. Прислушиваюсь. Почему это женщины нынче рожать не хотят? Эгоистки, мол! Думают о себе, о работе, вещах, а не о детях.

Дурак! Осел! Кретин!

Я хочу рожать – но ведь видите, к чему это ведет? Вы бы сначала условия создали! Где ясельки, куда деток можно отдать? И чтобы врач в ясельках свой! Заболел ребеночек – его в карантин, а не домой!