Базельские колокола - Луи Арагон

голову мысль, что шофёры обкрадывают город, так как бензол не подлежит обложению налогом. С лихорадочной поспешностью вдохновения он составил докладную записку, проект декрета, надеясь провести его ещё до нового года. И уже в начале января муниципальный совет обложил бензол налогом в пять франков — именно это и вызвало в 1911 году конфликт между шофёрами и хозяевами.

Забастовка разразилась в тот момент, когда декрет о налоге, принятый сначала временно, должен был, начиная со вторника, 28 ноября, окончательно войти в силу. В ответ на налог на бензол шофёры требовали, чтобы хозяева, которым они каждое утро оплачивали бензин за целый день вперёд, оставляли шофёрам больше прежнего из выручки. Шофёры требовали, чтобы вместо 27,5 процента им оставляли 33 процента выручки. За день они наезжали для себя не больше 8 франков 50 сантимов, газеты это признавали; 33 процента дали бы им 9 франков 75 сантимов.

Вокруг этого 1 франка 25 сантимов начиналось сражение.

Но конфликт из-за налога на бензол был только предлогом, борьба была уже раньше открыта хозяевами. Они давно дрались за то, чтобы шофёры не рассматривались как служащие: это позволило бы им обойти законы, по которым хозяева отвечают за несчастные случаи. Только что проведённый новый закон о пенсии рабочим, которому консорциум не собирался подчиняться, побуждал сломить боевой дух шофёров; за последнее время они показали себя в целом ряде стычек, не предвещавших ничего хорошего.

Консорциум решил объявить шофёрам беспощадную войну.

VII

Уже с утра вторника забастовка была почти всеобщей. Забастовочным пикетам удалось убедить тех, которые ещё колебались. Ни одна машина не вышла из гаражей «Французской компании» в Леваллуа, на площади Коланж и на улице Боден. «Наёмный автомобиль» присоединился целиком. Во «Всеобщей компании пролёток», во «Всеобщей компании экипажей» не было ни одной машины, которая бы работала.

С «Урбен» и «Метрополь» ещё не разговаривали: в течение дня это можно было уладить.

В то же утро сдались многие хозяева прокатных машин и небольшие компании, не входящие в консорциум. Ладно, пускай 33 процента. На местных митингах эти частичные победы вызывали энтузиазм, но шофёры тех компаний, которые согласились на прибавку, уже не могли отказываться выходить на работу. Везде было принято предложение Фиансетта, сделанное от имени профсоюза: те шофёры, которые выйдут на работу, будут каждый день отсчитывать пять франков стачечному комитету для поддержки товарищей, и чтобы их не принимали за штрейкбрехеров, им будет выдана карточка, которую они вывесят на машине на самом видном месте. А сколько всего штрейкбрехеров? Триста — четыреста?

Всего было 6500 забастовщиков и от 1800 до 2000 работающих, вносящих ежедневно отчисления от заработка, которые составляли примерно сумму в 10 тысяч франков. Правда, по городу ездило меньше четверти обычного числа машин, и потому работать было легче и выгодней. Но если вспомнить, что, включая 33 процента, выручка до забастовки не достигала 10 франков, эти 5 франков были тяжёлой данью.

В доме профсоюзов на улице Каве, в Леваллуа, после некоторых колебаний Катерину приняли на работу. Она бесплатно взяла на себя секретарские обязанности. Сортировала карточки. Записывала просьбы о пособии семейным шофёрам. Она занималась всем понемногу: ей приносили сведения из гаражей, и, разобравшись в неграмотных смятых записках, она передавала их содержание в трёх или четырёх строчках для каждодневного отчёта центральному забастовочному комитету. Каждое утро в девять часов она была на работе, даже не удивляясь своей новой жизни. Автобус довозил её от Монпарнаса до площади Перейр, тут она садилась на тряский громыхающий трамвай, шедший от Маделен. Она узнавала свой трамвай по зелёному фону надписи: Маделен — Леваллуа — Перре. Она карабкалась наверх по узенькой лесенке: внизу от аккумуляторов шёл невыносимый запах кислоты, и она начинала кашлять. Казалось, что от скамеек, обтянутых желтовато-красным сукном, вылинявшим с годами, подымается густое облако пыли.

К двенадцати за ней обычно заходил Виктор. Они завтракали в маленьком кафе рядом с домом профсоюзов, за длинным мраморным столом, где товарищи и чужие по-домашнему подсаживались к ним. Меню, с подтёками от уксуса или масла, написанное расплывшимися лиловыми копировальными чернилами, было не очень богато выбором, и потом — лук во всех блюдах! Зато — разговор, грубоватый, но дружеский приём, который Катерина немедленно там встретила. Она работает для забастовки, верно?

Один раз она пошла на площадь Коланж посмотреть на забастовочные пикеты. После этого она целых два часа провела с Виктором. Странно всё-таки, как он поручился за неё. Немного легкомысленно, может быть? Да что там, он был уверен в ней: он спас ей жизнь. В Леваллуа всё шло как по маслу. Но в гараже Шаронн были замечены лисицы 5. В субботу Дегенен должен был быть там в семь часов утра, чтобы помочь товарищам. Будет дело! «Можно мне с вами?» Он не знал, что сказать. Впрочем, пускай! Эта барышня, которая просто-напросто превратилась в товарища, была ему симпатична. Пускай посмотрит, как они расправляются в таких случаях.

Она встретилась с ним в трактирчике напротив гаража. Шофёры целой группой стоя пили кофе с коньяком.

В предутреннем свете, по другую сторону бульвара, перед гаражом, темнела группа полицейских. Виктор разговаривал с высоким рыжим парнем, он познакомил его с Катериной: Башеро, из гаража напротив. Говорили, будто компания, чтобы штрейкбрехерам не помешали пройти в гараж, оставила их там ночевать.

Но пока что одного поймали, и группа товарищей привела его в кафе. Он был немного бледен. Старик, бывший извозчик, с седыми усами. Ему было не по себе. Войдя, он осмотрел тех, что стояли у стойки. Его беспокойные глаза встретились с глазами Катерины.

— Ну что ж, выпьем? Смотри веселей, папаша. Ведь мы только поговорить. Что ты будешь пить?

Хозяин вопросительно смотрел на него. Старик как будто с сожалением сказал:

— Мазагран 6.

С ним разговаривали, может быть, немного напористо, но больше для смеха. Рыжий, Башеро, который знал его, спорил с ним. Как это можно после четырёх дней забастовки… Что же он этим выиграет? Разве он не голосовал за забастовку со всеми вместе? Старик стоял опустив голову. У него дети. Жена больна. Дети не его, сына, а сын в больнице, вдовец. Накануне он получил письмо от компании: его предупреждали, что забастовка негласно закончена, — зачинщики будут рассчитаны. От него зависит доказать, сделать первый шаг…

Он вытащил письмо. Все вокруг нагнулись над хозяйской писулькой, дрожавшей в старческих руках.

— Дай мне это, — сказал Башеро, — для центрального забастовочного комитета…

Старик протянул ему письмо. Он как будто решился. Покачал головой. Потом вдруг сказал:

— Ладно,