Базельские колокола - Луи Арагон

Башеро подтолкнул Виктора:

— Иностранные делегаты!

Англичан можно было узнать немедленно. Большая группа русских; Катерина особенно заинтересовалась ими. Виктор не мог ей сказать, кто они. В первом ряду шла очень красивая женщина. Кто-то сказал, что это гражданка Коллонтай, представительница заграничного бюро российской социалистической партии. Она разговаривала с широкоскулым человеком небольшого роста, с рыжеватыми усами. Катерина думала о матери, бежавшей из России, от рабского брака. И она смотрела на эту молодую женщину, приехавшую в иностранную столицу с мандатом от большой революционной партии, и странно ей это было. Она сжала руку Жаннетты.

— Красавица, правда? — спросила Жаннетта.

Она, конечно, была красива. Но не это главным образом отвлекало Катерину от горького чудовища — ревности, а мысль о социальной будущности женщин. Над головами колыхались плакаты. Секции социалистической партии, провинциальные организации, группа поляков… Когда кортеж тронулся, по двенадцати в ряд, с красными венками и букетами впереди каждой группы, разразился медный плач труб. Оркестр XII округа играл траурный марш Шопена.

Катерина чуть не поссорилась с Виктором. Её раздражало, что играли именно этот марш. Шопен… Шопен… Виктор не мог понять, что ей надо:

— Что вам в этой музыке не нравится? Грустная, самая для нас подходящая…

Может быть, Катерине действовал на нервы не только этот марш, под звуки которого хоронят всю буржуазию и даже королей. Но несомненно, этот незначительный факт отравил для неё похороны. Тем более что на улице Тампль, авеню Республики, бульваре Менильмонтан, до самого въезда на Пер-Лашез, против улицы де-ла-Рокетт, оркестр безостановочно играл и играл только этот марш. Катерина натолкнулась на одно из обычных препятствий в её восприятии социализма. Достаточно было музыкального аккомпанемента, чтобы снова сделать все вопросы спорными, — она начинала сомневаться в правоте партии, которая хоронит своих под звуки шопеновского марша.

Башеро тоже ворчал:

— Пятнадцать тысяч человек на похоронах Лафарга… Конечно, чего правительству стесняться, когда оно видит перед собой такую мизерную кучку людей.

Виктор спорил. Башеро стоял на своём. В сегодняшней газете есть наглый вызов забастовщикам: обвинительный приговор двум профсоюзным работникам за статью, в которой они обличают муниципального советника, инициатора налога на бензол, в том, что он получил взятку от консорциума. Как он это рассматривает? В то время как этот налог вынуждает целую корпорацию к забастовке, буржуазное правосудие выдаёт этому мерзавцу почётную грамоту, а Гиншара, из профсоюза транспортников, бросает в тюрьму.

Кладбище Пер-Лашез — это странный город, в котором дворцы в миниатюре, стоящие между убогими могилами, напоминают о буржуазном великолепии мертвецов. Ангелы из Сен-Сюльпис 8 охраняют почётные списки с именами покойников, звучащими как имена членов правлений. Бронзовые банкиры, беломраморные дамы, новогреческие часовни, плакальщицы на разбитых, как преждевременно разбитая жизнь, пьедесталах, каменные складки драпировок, воображаемые рыдания. Чёрные деревья на сером фоне. Кортеж, следовавший со знамёнами за похоронными дрогами, покрытыми красными иммортелями, казалось, топтал на мелком щебне дорожек длинные столбцы капиталов и доходов. Оба катафалка двигались рядом. Между могилами люди бежали как вперегонки, к крематорию.

Здание это, похожее на храм, тоже навлекло на себя гнев Катерины. Продолжал накрапывать дождь. Толпа собралась перед крематорием, и ораторы говорили, поднявшись на ступени.

Катерина нетерпеливо слушала первые речи. Она скучала, пока Брак переводил речь немца Каутского, пока Камелина переводил Кер-Гарди. Однообразное урчание, в котором не было ничего нового для неё. Один говорил от имени Интернационала, другой от бельгийской социалистической партии. Она слушала старика Вайяна, чьё имя вызывало здесь воспоминания о Коммуне и последнем сопротивлении коммунаров между могилами. Она потащила Жаннетту вперёд, ей хотелось послушать, что скажет русская социалистка.

От крематория шёл серый дым. Ветер гнал его в сторону толпы и окутывал её флёром. Внезапно толпа оживилась, знаменосцы подняли свой красный груз, грянули аплодисменты: на ступенях храма, в котором будут сожжены тела Лафаргов, появился толстый бородатый человек. Катерине не надо было спрашивать, кто это, она узнала его: столько изображений популяризировали внешность Жореса. Она заранее была настроена против него. Принципиально. Как против шопеновского траурного марша. По множеству причин — уважительных и неуважительных, но преимущественно — неуважительных. Боязнь преклонения перед вождём. И может быть, это предубеждение являлось больше, чем могло казаться, результатом разговоров людей её круга, — но она совсем этого не сознавала и возмутилась бы, если бы ей это сказали. Между тем даже подполковник Меркюро сыграл роль в её недоверии по отношению к Жоресу. Она находила Жореса слишком напыщенным.

Так оно и было. Но была в нём убедительная сила. Южная певучесть его голоса невольно действовала на Катерину: «…Лафарг, со всей своей живостью, неожиданными вспышками гнева и иронии, всегда возвращался к работе в партии, он приносил ей свою преданность, неистощимый, несравненный идеализм, пламенную веру в единство социализма…»

Неистощимый идеализм! Катерине хотелось протестовать. Лафарг — идеалист! Опять Шопен, хуже…

«…Лафарг унаследовал мысли французских философов восемнадцатого века… Вот уже сто лет, со времён нашего Бабёфа, как развивается социализм…»

Ни слова о Марксе. Жорес произнёс с некоторым пафосом слова: «наш Бабёф». Катерина невольно подумала, что оратор умалчивает о Марксе оттого, что тот — немец, но всё же обаяние его голоса действовало на неё: «Хорошо, когда есть старшие, которые показывают, где проходит прямая борозда…» Энтузиазм вокруг неё был заразителен. О дожде позабыли.

Когда затих шум после окончания речи Жореса, выступил русский, которого Катерина заметила на улице Дюпети-Туар, когда он разговаривал с гражданкой Коллонтай, и его вежливо выслушали.

— Сознательные рабочие и все социал-демократы России, — говорил он, — ещё в период подготовки русской революции научились глубоко уважать Лафарга, как одного из самых талантливых и серьёзных распространителей идей марксизма, столь блестяще подтверждённых опытом борьбы классов в русской революции и контрреволюции. Под знаменем этих идей сплотился передовой отряд русских рабочих, нанёс своей организованной массовой борьбой удар абсолютизму и отстаивал и отстаивает дело социализма, дело революции, дело демократии вопреки всем изменам, шатаниям и колебаниям либеральной буржуазии.

— Кто это? — спросила Жаннетта у соседа. Это был делегат российской социал-демократической партии, гражданин Ленин.

После него от имени эсеров говорил гражданин Рубанович. Катерина вдруг вспомнила манифест 1904 года, в котором эсеры требовали, чтобы ответственность за убийство министра Плеве несли они. И она вспомнила, как по этому самому поводу она поссорилась с Жаном во время завтрака, после поездки в Клюз. Рубанович говорил от имени революционеров, сосланных в Сибирь, и романтизм политической ссылки подавлял Катерину. Прошло уже больше года с тех пор, как Егор Сергеевич Сазанов покончил с