Лемурия - Карл Ганс Штробль

– думаю, этот подземный вход откроет нам не одну любопытную подробность. Кажется, я уже упоминал, что рассказывают об этом монастыре анналы. Вчера я перечитал все еще раз, ибо надеялся найти входную точку для наших исследований. Так вот, распутное бесстыдство, царившее здесь, взяло верх даже над свойственной монахиням боязнью опорочить свой монастырь. В этой обители совершенно открыто предавались самому необузданному разврату, и хроника сообщает, что часто ночи напролет звон бокалов и пьяный гогот возмущали спокойствие живших по соседству горожан. Нечто вроде массового помешательства поразило весь монастырь, вовлекло монахинь в разнузданные оргии. Жители города постоянно видели, что церковь ярко освещена, а по доносящемуся из нее шуму могли догадаться – в доме Божием творится разврат. Городских священников тоже втягивали в это, и ежели поначалу они приходили в монастырь только ночью и тайком, то позднее повадились являться совершенно открыто, средь бела дня. Многие видели мужчин с опухшими от возлияний лицами – шатаясь, они выходили из монастыря; а по монастырскому подворью и саду бродили пьяные монашки. Стоит ли удивляться, что набожные мещане, возмущенные происходящим, донесли об этом епископу? И он приехал, чтобы лично расследовать дело, – однако обнаружил лишь группку благочестивых монахинь, ведущих в монастыре набожный, созерцательный образ жизни, посвященный молитвам… как и положено Христовым невестам. Местечковое духовенство лишь подтвердило то, что увидел епископ. Против клеветников и доносителей возбудили судебное дело. Суд, под давлением авторитета епископа, наложил на них тяжелый штраф. А когда епископ уехал, бесстыдные выходки и оргии возобновились с новой силой – но уже никто не осмеливался донести об этом церковным властям, страшась наказания. Из всех заблудших самой разнузданной слыла сестра Агафья… и очень скоро ей стало мало пиров, проходивших в монастырских стенах. Видит Бог, это была очень странная дама с ужасными дьявольскими влечениями, ненасытная, как хищный зверь! Всех и вся она увлекала за собой и доводила до гибели. Хроника рассказывает, что через тайный ход она покидала обитель и болталась по городу; проводила ночи в публичных домах, в пригородных притонах, среди отребья и разного сброда, игроков и пьяниц – словно сама была той же породы… А ведь она принадлежала к одному из самых известных и знатных родов страны! Все пороки ее рода, тщательно скрываемые несколькими поколениями, проявились в ней вопиющим образом. Если ей нравился какой-нибудь юноша, она соблазняла его и уже не выпускала из когтей; распутная, дикая, как вакханка, она увлекала его, тянула на дно. Вскоре про нее прознал весь город – и все говорили о ней не иначе как о сущем кошмаре, о наказании Божьем. Ее звали «скверной монахиней». Так вот, случилось так, что в город занесли сифилис; Агафья тоже заразилась им – и все равно не пожелала обуздать свое распутство. Как и прежде, она плясала в кабаках, проводила время с самыми скверными мужчинами и, словно вампир, нападала на молодых людей на улице… Но что с вами? – прервал свой рассказ доктор Хольцбок. – Вам, похоже, нездоровится.

Я покачал головой и попросил минутку обождать с продолжением рассказа, потому что хотел проверить, как продвигается работа. Вокруг огромного шкафа сняли пол, со стен содрали штукатурку, но сам предмет мебели не удалось сдвинуть даже на миллиметр.

– Мне кажется, – заметил десятник, – что этот шкаф вмурован в стену.

Конечно, так оно и было, но, видимо, его вмуровали в стену уже тогда, когда строили ризницу. Итак, или наш план был мистификацией – или… Мы посмотрели друг на друга, и архивариус вслух высказал мою мысль:

– Путь идет через шкаф.

Я был взволнован, крайне возбужден, взбешен новой проволочкой и препятствием.

– Но как же мы узнаем, где находится этот коридор? Нам бы пришлось разломать весь шкаф, а ведь это – церковный инвентарь. Что же нам делать? – Архивариус, похоже, был взбудоражен не меньше моего.

Пока доктор Хольцбок размышлял, пытаясь найти какое-то решение, я тщательно исследовал шкаф, нажимая на выпуклые части орнамента, выдвигая незапертые ящики, измеряя и сравнивая замеры – со слабой надеждой, что, может быть, какая-то мелкая деталь откроет существование тайной двери.

– Не утруждайтесь, – сказал архивариус. – Этот шкаф хранил тайну много поколений – значит, и нам не удастся сразу в нее проникнуть. Следует покопаться в архивах – может быть, там…

Я перестал его слушать: в то время как глазами я измерял высоту шкафа, взгляд мой коснулся висящего на стене портрета. Вдруг именно в нем скрывается ключ к разгадке? К немалому изумлению архивариуса, я велел приставить к шкафу лестницу и взобрался по ней. Оказавшись лицом к лицу с портретом, я почувствовал, что так же, как и ночью, меня охватывает ужас. Но я справился с ним и вгляделся в изображение попристальнее. Толстый слой пыли не позволял даже вблизи разглядеть нечто большее, чем туманный образ – да, женщина, да, одеяние слегка напоминает монашеское, но голова непокрыта, нет ни атура, ни кишнота, и волосы свободными волнами ниспадают по обеим сторонам головы… Весьма оригинально выписанные волосы – напоминающие, скорее, змей, какими их рисуют на голове у горгоны. Плохое состояние портрета не позволяло оценить его по достоинству. На шее женщины висело какое-то украшение – не крест, приличествующий монахине, а что-то вроде камеи с орнаментом, походящей на лилию, заключенную в многоугольник. Мне показалось, что подобный элемент рисунка я видел и на узорчатом шкафу; лилию на фоне шестиугольника, ромба или пятиугольника – как здесь.

– Доктор, – позвал я, слезая с лестницы, – кажется, я близок к разрешению загадки!

– И ответ вы нашли на портрете?

– Получается, так. Лилия в пятиугольнике – это ключ. Давайте-ка поищем!

Я твердо помнил, что уже видел подобный орнамент, но, на удивление, найти его смог далеко не сразу. Очертания шкафа, как в тумане, расплывались перед глазами; тщетно я боролся с охватившей меня усталостью, совершенно неподходящей моменту. Я чувствовал себя примерно так, как начинающий замерзать человек. Но в этот момент доктор Хольцбок воскликнул:

– Вот, вижу – лилия в пятиугольнике! И что дальше?

Мои жизненные силы вмиг восполнились – как будто я оказался перед лицом чего-то неотвратимого, когда нет более сомнений в исходе. Пока я изучал лилию, нас обступили мастера, с интересом наблюдая за моими действиями. Мне показалось, что дерево подается у меня под рукой; я нажал на лилию изо всей силы – и из глубины старого шкафа раздался громкий скрип; узкая щель прорезала громадину сверху донизу. Мы уперлись плечами, но ржавые, не работавшие в течение веков петли двигались с трудом. Пришлось нам отворять дверь рывками, удивляясь