Некоронованные - Дмитрий Георгиевич Драгилев

этот парк. Собирались парни поболтать. Обсудить, какие экстрасенсы, ворожеи и выражения могут спасти город от вируса, где число зараженных ширится, а дезинфекционные средства исчезают. Однако балясами, диффузной планеркой и легкой гульбой дело не обошлось. Встрече было суждено стать исторической, катапультировавшей Кислицына в ранг мага. Ведь стоило Киму рассказать об очередных своих эпизодах с лисами, как на тротуаре на расстоянии вытянутой руки материализовался трикстер. Трудно с уверенностью утверждать, кто это был: шельмец Рейнхард, он же смутьян Ренар (увы, не гитарист Джанго). Или бессмертный проходимец Рейнеке. Или все-таки плутовка Патрикея спокойно семенила, вызвав у Панталыкина мощный испуг. Матерясь, с воплем «Ну тебя на фиг, даешь» Игореша метнулся в ближайший подъезд.

– Ты чо, обалдел? Хули бежишь ты? – Кислицын перешел к несвойственным ему выражениям и странной манере разговора. – Она же не хули-цзын. Не комодорский варан. И наверняка не разносчица коронавируса! А я не Хуучин Зальтай.

– Нет, ты посмотри на нее! – причитал Игорь, не отводя глаз от лисицы, которая явно норовила приблизиться.

– Ну что, поймаем ее за хвост? – Кислицын разухарился. – В хозяйстве пригодится. Так когда-то в городах делали, не на хвост, а за хвост ловили. После чего сдавали в вытрезвитель до выяснения.

– Ты лучше расскажи, каковы перспективы.

Привычно призывая отца в свидетели, Ким обнадежил:

– Все умрем, все погибнем, все умрем, все погибнем. Сережу на фронте убьют, нас здесь казахи зарежут.

– Какого Сережу? Какие казахи? На каком фронте?

– Это плач Ярославны. Шучу. Мантры Натальи Кончаловской, жены Сергея Михалкова.

– Сам придумал?

– Говорю же, отец рассказывал. – Было заметно, что Кислицын сердится. – Супруга гимнюка повторяла эти слова, в эвакуации сидя. А не кажется ли тебе, что на фоне вируса, который, быть может, в лаборатории произвели, исламисты и мародеры всплывут под шумок? Или, наоборот, правые экстремисты. Или вообще бандиты с захватами рейдерскими. Ты знаешь, как дела в шоколаднице? Я – нет. Но «Вапиано» и «Маредо» на грани банкротства.

– Слушай, Кислый, панику не сей и фейки не распространяй, конспиролог хренов! Кстати, лично мне дела нет до всех троих.

– А концерты свои как проводить будешь? Подпольно? – С явной обидой в голосе Ким отвернулся, будто речь шла о его кровном занятии и коренном интересе.

– Какие же это фейки? – выждав, продолжил он, – Я на совпадения смотрю и пытаюсь просчитать наперед варианты развития. Чума когда-то расползлась из Китая. Теперь та же история. То ли еще будет. Больная Италия свой мусор в Португалию вывозит, так дешевле, хотя Лиссабон с собственными отходами не справляется. А от мусора – все напасти. И эбола, и чума, и холера.

– Ладно, короче, что говорит старик? – Чтобы убрать со лба прядь волос, Панталыкин сделал движение головой, встряхнув андеркат.

– Стараешься не касаться лица? – Кислицын хохотнул. – Молодец. Мой старик сам ничего не знает. На то он и старик, но тоже ведь не мастер Нууц. Запутался в чужих рапортах и оценках. Говорит про неразбериху. Считает, что сравнение с гриппом вносит путаницу, которая на пользу только самому вирусу. Врачи деморализованы, приемные покои обеспокоены, журналисты затуманены, политики мутные, как всегда. Жулики – и те и другие. Расслаблены – некоторые. Типа шефов Британии и Бразилии. Дураки тонут. Если бы политики как врачи: Primum nil nocere, secundum cavere[67]… Кажется, Померанц говорил об этом.

– Ну вот, дед твой целое заключение выдал! – Панталыкинские глаза блеснули.

– Он мне не дед. – Кислицын опять изменил тон.

– Прости, я же ни на что не намекаю.

– Только повторяешь чужие глупости, да? Раз… разлапистые. – Ким стал чуть заикаться, как с ним бывало в таких случаях.

– И давно ты во мне сомневаешься?

– Давно. Потому что тебе ничего не надо, Игорь, понимаешь? Всем надо, только не тебе.

– Заботливый ты, хуже моей жены бывшей. Хуже этого вашего Рябчикова. А может, ты небинарный? Вечно мимо «Китката» и «Бергхайна» ходишь, а внутрь не зайдешь… Боишься?

– Вот «Киткату» сейчас и крышка. – Кислицын задумался. – Можешь считать меня паникером, но пневмония, похоже, никакое не осложнение, а результат. К тому же она нестандартная, легкие вроде бы разрушаются. В реанимацию редко попадают при гриппе. Да, клиническая картина в чем-то схожа. Параллели с испанкой. Но и с аутоиммунными заболеваниями сходство есть. Отец сказал: странный геном у этого гада, будто синтетический. Природные вещи себя копируют при размножении, очень медленно изменяясь. А тут не пойми что. Короче, есть два выхода. Либо строить специальный смысловой ряд. Невзирая на этиологию. В конце концов, эбола и оспа, малярия и энцефалит, СПИД и бешенство, корь и детский паралич – тоже вирусные заразы. Хотя нам всегда кажется: нет ничего страшнее бактерий. Ну и, наконец, второй путь – сделать татуировку.

– Чего-чего? Ты меня все больше удивляешь сегодня. – Игорь развел руками.

– Наколку на груди сделать: позитивный тест еще не означает болезни. Это лишь след, артефакт. Найденный фрагмент возбудителя. Дутцев морочит голову, что ковид – это вид коллапса, сокращенно вид Ко. А ведь на улицах вроде бы никто не коллабирует.

– Чего не хватало. Весело и так… – мысленно подытожил я, подслушавший эту беседу по смартфону: трубка товарища сама меня набрала из кислицынского кармана. – Значит, новое рукоделие, креатура, вышедшая из-под контроля. Ну что ж, дадим волю мебели, забаррикадируемся. Как предначертано Бродским. А я помню у Пастернака: прикосновение руки – и полвселенной в изоляции… Неужели кто-то так хорошо прикоснулся? Небось все тот же Хуучин руку приложил, а?

Не знаю, о чем чуваки еще беседовали тогда. Впрочем, догадаться несложно. Где бы что ни говорили, все одно сведут на… Наверное, обсуждали вопрос, к чему приведет всеобщий домашний арест, к прогрессии ро́дов или разводов. Есть у нас с Панталыкиным и Кислицыным круг общих тем. Игорь, к примеру, подвел теоретическую базу под свои неудачи с женщинами. Слишком он, дескать, рано полюбил прекрасный пол. Разумеется, эстетически. Эстетика предшествовала сексу, это был вирус эстетики. Секс позже завелся-наложился. Скажете, что у всех похоже? Теоретически да, заявляет Игорь. Но не совсем. В далеком и общепонятном детстве девчонки не занимали внимание большинства пацанов. В лучшем случае – их дразнили. В худшем – салаги шкодничали. Народ с бантиками и косичками шел по ведомству дур, плакс, ябед, воображал и вредин. Игорь выгодно отличался от остальных ребят тем, что забиякой не был, честно и по-доброму замечал девочек. Уважал, симпатизировал, интересовался ими, был наивно учтив и мудро приветлив. Наверное, подсознание уже бежало впереди панталыкинского паровоза. Или воспитание сказывалось. Думаю, Панталыкин с ногтей младенческих подспудно предполагал, что манера себя держать – залог