Ледяные объятия - Мэри Элизабет Брэддон

эту Майкл слышал не единожды и знал, что Энтони подался в Уайлдхит-Грандж, когда сбежала неверная красавица жена, кредит был превышен, друзья от него устали, и вообще пропало все, кроме уединенного дома, куда среди ночи нагрянул человек с разбитым сердцем. Энтони велел постелить ему в той самой комнате, где, бывало, спал после утиной охоты еще почти мальчишкой. Старый мушкетон до сих пор висел над камином – Энтони сам его там оставил, когда вступил в права наследования и смог приобрести охотничье ружье новейшей модели. Пятнадцать лет он не навещал Уайлдхит; да что там, за эти годы он почти забыл, что этот мрачный старый особняк принадлежит ему.

В то время женщина, которая служила экономкой в поместье Баском-парк, пока оно не перешло в лапы ростовщиков, жила совсем одна в Уайлдхите. Она приготовила ужин для хозяина и постаралась возможно удобнее устроить его в необжитой столовой, но когда пошла убирать посуду (Энтони уже поднялся в спальню), увидела, к своему огорчению, что хозяин почти не притронулся к кушаньям.

Завтрак она накрыла в той же комнате, причем успела там прибраться, так что столовая казалась светлее и уютнее, чем накануне: воистину щетки, швабры и метелки для пыли, а также огонь, на который не пожалели дров, способны изрядно исправить положение. Уходили час за часом, а старая экономка напрасно напрягала слух – не раздадутся ли на лестнице шаги господина? Перевалило за полдень, а она все еще не дерзала тревожить сэра Энтони: думала, что он вымотан долгой поездкой верхом и спит, изнеможенный. И лишь когда в свет короткого ноябрьского дня вкрались сумеречные тени, старушка всерьез заволновалась. Она поднялась на чердак, принялась звать сэра Энтони, стучать в дверь – но не получила ответа.

Дверь была заперта изнутри, и сил старой женщины не хватало, чтобы взломать ее. В страхе она бросилась вниз по лестнице, с непокрытой головой выбежала на пустынный проселок. Людей можно было сыскать не ближе чем на заставе, давным-давно построенной на старом тракте, от которого этот проселок ответвлялся, стремясь к морю. И не стоило надеяться на путников – они редко здесь проходили. Экономка бежала проселком, едва понимая, куда направляется и что станет делать; знала лишь, что должна найти кого-то себе на подмогу.

Ей повезло. Телега, груженная дарами моря, как раз тащилась по берегу там, где песок был влажен. За телегой шагал здоровый детина – не иначе работник с фермы.

– Ради бога, помогите открыть дверь хозяйской спальни! – взмолилась экономка, хватая парня за руку. – Хозяин либо помер, либо худо ему – а что я поделаю-то, коли дверь под замком?

– Идемте, миссис, – невозмутимо, словно его каждый день звали спасать запершихся аристократов, сказал парень. – Тпру, Доббин! Стой смирно, животина ты этакая, дай я тебя распрягу.

Доббин был куда как рад оказаться на запущенной уайлдхитской лужайке. Его хозяин поспешил за экономкой наверх, где ударом тяжелого кулака выломал врезной замок.

Первое, самое страшное предположение экономки подтвердилось: Энтони Баском был мертв, – но, как ни старался Майкл, ему так и не удалось выяснить, отчего наступила смерть. Дочь экономки, которая рассказала ему эту историю, в пору его детства сама была уже стара. Она только головой трясла да бормотала что-то нечленораздельное, если юный Майкл принимался одолевать ее расспросами. Она не признала даже, что прежний хозяин покончил с собой, и тем не менее жители Холкрофта вбили себе в головы, что это было именно самоубийство, – идея пустила корни наряду с убеждением, будто бы в Уайлдхит-Грандже появляется призрак сэра Энтони, и происходит это всегда в определенное время года.

Тут надобно заметить, что Майкл Баском был убежденным материалистом. Вселенную со всеми ее обитателями он считал чем-то вроде машины, работающей по строгим законам. Такому человеку сама мысль о призраке представлялась абсурдом чистой воды – столь же дико, по его разумению, было считать, будто два и два равняется пяти, а круг образуется из прямой линии. Однако Майкл Баском, питавший дилетантский интерес к устройству разума тех, кто верил в призраков, решил, что получит удовольствие, изучая этот психологический феномен. Бледненькую малютку терзает страх перед сверхъестественным – значит, победу над ним одержит только рационализм.

– Я знаю, что сделаю, – вдруг сказал себе Майкл Баском. – Я нынче сам лягу спать в той комнате и продемонстрирую глупышке, что тень всего лишь глупая фантазия, порожденная робостью и тоской. Унция улик лучше, чем фунт аргументов. Если я сумею доказать ей, что провел ночь в страшной комнате и не увидел ничего похожего на тень, она поймет, как нелепы любые суеверия.

Тут вошел Даниел, чтобы закрыть ставни.

– Передай миссис Скегг, пусть постелет мне сегодня в той комнате, где спит Мария, а ее отправит на ночь на второй этаж, – распорядился мистер Баском.

– Сэр?

Мистер Баском повторил распоряжение.

– Стало быть, эта дуреха вам нажаловалась, сэр! – в негодовании воскликнул Скегг. – Мы, значит, ее приютили: кормим, холим, – а она… В работном доме ей место, неблагодарной!

– Не надо сердиться на бедную девушку, Скегг. Она забрала себе в голову предрассудок, и я хочу показать ей, насколько это глупо.

– Так вам угодно провести ночь в его… в той комнате? – переспросил дворецкий.

– Вот именно.

– Что ж, – заговорил Скегг, словно сам с собой, – ежели он явится – хоть я в это и не верю, – то, поскольку с вами одних кровей, вреда вам причинить не должен…

К кухне Дэниел Скегг так и напустился на Марию. Бедняжка сидела в своем уголке, бледная и безмолвная, штопая для миссис Скегг серые шерстяные чулки, толщиной подобные броне; поистине ни одна человеческая нога не облачалась в более грубые латы.

– Видал ли кто когда, чтоб цаца приблудная, которая себя истинной леди мнит, явилась в господский дом да заблажила, и капризами своими хозяина, джентльмена, из собственной спальни выжила под самую крышу? – отчеканил Даниел и развил мысль: если таковы плоды образования, не согласно положению данного, он, Даниел Скегг, судьбу благодарит, что обучен только читать, да и то лишь слова о двух слогах, а письменной грамоты вовсе не знает. Пропади оно пропадом, это образование: ишь куда заводит людей-то!

– Я не виновата, – пролепетала Мария, роняя слезы на шерстяной чулок. – Да и не жаловалась вовсе, мистер Скегг. Хозяин сам стал меня расспрашивать, вот я и сказала правду. Только и всего.

– Только и всего! – передразнил Скегг. – Этого твоего «всего» с лихвой хватило.

Несчастная Мария не посмела спорить. Ее душа, содрогнувшись от жестоких слов дворецкого, унеслась прочь из огромной мрачной кухни в