Ледяные объятия - Мэри Элизабет Брэддон

в ярости вскричал доктор. – Лгунья! Грязная нищенка, которую я вытащил из канавы, иначе умерла бы с голоду! Хорошенькую историю ты тут про меня сочинила! Мистер Трегонелл, Дэвид, призываю вас обоих в свидетели. Эта женщина либо безумна, либо самая отъявленная лгунья, какую когда-либо рождала на свет земля.

– Эта женщина – моя будущая жена! – заявил Юстас Трегонелл, поднимаясь с постели, чтобы поддержать покачивавшуюся от слабости девушку. – Да, Эстер, я попрошу у тебя руки и предлагаю свое сердце и свою спасенную тобой жизнь. Полагаю, для тебя это не новость, любимая. Весь последний месяц это было моим сладостным сном наяву. Дэвид, негодник, немедленно собери мои вещи. Доктор Каррик, я буду счастлив покинуть ваш гостеприимный дом завтра утром и заберу мисс Раштон с собой. До тех пор, пока церковь не сделает ее хозяйкой моего поместья, она поживет в доме нашего доброго викария. А теперь, Эстер, дорогая, ступай в свою комнату и запри дверь на засов, хотя не думаю, что доктор Каррик попытается полечить хлороформом и тебя. Он знает, что мы с Дэвидом этого не допустим.

Сбитый с толку злодей стоял бледный и едва дышал, словно внезапно превратился в мраморное изваяние, затем медленно выпрямился, глубоко вздохнул и направился к двери, но на пороге обернулся и, пристально посмотрев на своего пациента, медленно проговорил:

– В ту ночь, когда впервые увидел вас, я был лишь склонен считать вас душевно больным, теперь же у меня нет сомнений и я буду несказанно рад избавиться от такого опасного постояльца. Мой дом не предназначен для лечения безумцев, и если бы о ваших пагубных склонностях кто-то узнал, у меня непременно начались бы неприятности. Позаботьтесь о своем хозяине, Дэвид. Вскоре ему непременно понадобится смирительная рубашка.

– Это ложь, и вам об этом прекрасно известно, – дерзко возразил Скелтер.

Ранним утром мистер Трегонелл перевез Эстер в дом викария, все рассказав старому священнику, и до свадьбы препоручил ее дружеской заботе его жены и взрослых дочерей. Эстер прожила в семье своих новых друзей целый месяц, и он показался ей восхитительным долгим сном, ибо Юстас Трегонелл посвящал все свое время только ей одной.

Дом доктора Каррика опустел через нескольких часов после отъезда мистера Трегонелла. Служанке было немедленно выплачено жалованье и объявлено об увольнении без всяких объяснений. Для жителей деревни он придумал, что получил письмо из Лондона, в котором сообщалось, что его богатый родственник, намеревавшийся, вероятно, оставить ему солидное наследство, при смерти. Эта выдумка объясняла его поспешный отъезд.

Вскоре он затерялся в так хорошо знакомом ему лабиринте. Его душу терзало еще более сильное отчаяние, чем прежде. Как ни пытался он преуспеть, ничего не получалось. Похоже, он один из тех невезучих смертных, кому никогда не улыбается удача, и ни Господь, ни дьявол не смогут ему помочь.

Доктор Каррик заключил еще одну сделку с дьяволом: начал практиковать в районе с дурной репутацией, не останавливаясь ни перед чем. Какое-то время его дела шли неплохо, он даже сумел кое-что заработать, но затем разразился скандал, за которым последовало тюремное заключение и окончательное бесчестье. Доктор Каррик опустился на самое дно и уже не смог подняться на поверхность.

Что же до Эстер, то ее жизнь была исполнена бесконечного счастья. Добрую половину года супруги бороздили просторы океана, делая остановки в самых красивых портах, а в оставшееся время жили в имении Трегонеллов, где их бесконечно ценили и любили за великодушие и щедрость.

Тень в углу

Уайлдхит-Грандж выстроен в стороне от проселка; с тылов он имеет клочок вересковой пустоши, где растрепанные сосны, навек согбенные морским ветром, составляют какую ни на есть защиту особняку. Он здесь один, совсем один; проселок немногим шире тропы ведет редких путников через дюны прямо к морю. Насчет особняка все в Холкрофте знают: нечисто там. Холкрофт – это деревня, и ближе ее к Уайлдхит-Гранджу человеческого жилья не найти.

Дом, однако, старинный, добротный; строили его в ту пору, когда не было недостатка ни в камне, ни в древесине. Славный, повторяем, серый каменный особняк со множеством фронтонов и эркеров, с широкой лестницей, с длинными темными коридорами, с дверцами, упрятанными в потайных углах, с чуланами не менее просторными, чем иные современные комнаты, и с погребами, где отряд, решив устроить засаду, разместится вполне вольготно.

И вот этот просторный старинный дом оказался во власти крыс, мышей, уединения, странных отзвуков, а также троих немолодых людей. Первый из них – Майкл Баском, чьи предки были в этом краю крупными лендлордами; двое других – Даниел Скегг и его благоверная; они служат владельцу сего угрюмого дома с тех пор, как он оставил университет (где провел пятнадцать лет: пять – студентом, десять – в качестве профессора естественных наук). В тридцать пять Майкл Баском казался куда как зрелым мужем; в пятьдесят шесть выглядел стариком, да и повадки имел стариковские. Промежуток между этими возрастными рубежами – двадцать три года – он прожил в одиночестве; деревенские шептались, что это дом, Уайлдхит-Грандж, сделал мистера Баскома таким, каков он есть. Разумеется, фантазии и предрассудки, а все-таки между угрюмым серым строением и его владельцем всякий нашел бы сходство. Оба, дом и человек, словно отстранились от житейских забот и интересов, свойственных большинству людей; обоих овевала меланхолия, порожденная вечным одиночеством; оба были с виду поблекшие, а это признак медленного распада.

Но, как ни одиноко жилось Майклу Баскому, он не отказался бы от своей доли. Он с радостью сменил относительную приватность квартиры при университете на непробиваемое уединение Уайлдхит-Гранджа. Научным исследованиям он был предан до фанатизма, и его тихие дни заполнялись трудами, к коим почти никогда не угасал его интерес и кои крайне редко приносили ему разочарование. Случались, конечно, периоды депрессии, и не обходилось без минутных сомнений, когда цель, преследуемая Майклом Баскомом, представлялась недостижимой; тогда он ненадолго падал духом. К счастью, это бывало редко. Майкл Баском имел упорство гончего пса, и оно-то должно было привести его к вершинам научных достижений. Он мог бы прославиться на весь мир, если бы не катастрофа, которая бременем легла на последние годы его безвредного существования, отяготив их неизбывным раскаянием.

В одно осеннее утро (к тому времени Майкл Баском прожил в Уайлдхит-Грандже ровно двадцать три года и лишь недавно начал осознавать, что его преданный дворецкий, он же и камердинер, бывший в расцвете лет, когда его брали в дом, неумолимо стареет) мистер Баском завтракал, вдумчиво читая свеженький трактат по теории атомов. В