Ледяные объятия - Мэри Элизабет Брэддон

– Возьму на себя труд догадаться, что это была тень от угла шкафа.

– Нет, сэр. Тень от угла я видела тоже, и она была отчетливая, будто нарисованная на стене. А та, другая тень темнела в углу непонятной бесформенной массой. Если же непременно понадобилось бы определить, на что она походила…

– И на что же? – ободрил Майкл.

– На тело удавленника, повешенное на стене!

Майкл Баском побледнел, однако изобразил неверие.

– Бедная девочка! – сказал он с теплотой. – Вы убивались по отцу, и теперь ваши нервы совершенно расстроены, потому вам и мерещится бог знает что. Тень в углу, подумать только; да ведь на заре любой угол кишит тенями. Тут и старое пальто, брошенное на стул, примешь за привидение.

– Ах, сэр, и я внушала себе, что тень лишь плод моих фантазий. Но то же самое бремя ложится мне на грудь еженощно. И каждый раз на заре я вижу тень удавленника.

– Ну а когда совсем рассветает, разве вы не видите предмет или предметы, которые отбрасывали эту тень?

– Нет, сэр: тень всегда исчезает прежде, чем становится светло.

– Конечно, как и все прочие тени. Давайте-ка выкиньте из головы этот бред, иначе не будете годны к дневным заботам. Мне не составило бы труда распорядиться, чтобы миссис Скегг выделила вам другую комнату: я бы так и сделал, если бы желал поощрять вас в ваших глупых фантазиях, – но, право, я вряд ли смог бы причинить вам больший вред. К тому же миссис Скегг уверяет, что в остальных мансардных комнатах сыро. Вот и подумайте, что будет: вы обнаружите другую тень в другом углу, а в придачу наживете ревматизм. Нет уж, голубушка, придется вам доказать, что не зря вы получили свое хваленое образование.

– Я очень постараюсь, сэр, – упавшим голосом отозвалась Мария, делая книксен.

Она вернулась в кухню совсем убитая. Ей очень плохо было в Уайлдхит-Грандже: тяжко днем и жутко ночью, – ведь бремя непонятной природы и бесформенная тень, которые, казалось, нисколько не впечатлили почтенного ученого, Марию ввергали в отчаяние. Никто даже не намекнул ей, что в доме нечисто, но по гулким его коридорам она ходила опутанная страхом. Ни Даниел Скегг, ни его жена не проявляли к Марии ни капли жалости. Эта пара праведников настроилась защищать репутацию дома – хотя бы и перед молоденькой служанкой. Ей, чужеземке, Уайлдхит-Грандж должен был предстать безупречным домом, которого не коснулось сернистое дыхание нижнего мира. Послушная и безотказная, Мария стала жизненно необходима миссис Скегг. Эту девчонку нашли не без труда – и упустить ее никак нельзя. А что до бредовых предрассудков, они будут искоренены владетельной рукой.

– Призраки ей мерещатся! – восклицал миляга Скегг. – Читай Библию, Мария, и чтоб мы больше не слышали ни о каких призраках.

– В Библии они тоже есть, – пролепетала девушка с содроганием: ей вспомнились отдельные страшные пассажи из Священного Писания, которое она так хорошо изучила.

– Значит, так надо, не то их бы там не было, – парировала миссис Скегг. – Не пристало тебе, в твои-то юные лета, в святых словах сомнение иметь.

Мария сидела в уголке, возле кухонного очага, переворачивая страницы отцовской Библии, пока не добралась до глав, которые они с отцом особенно любили и перечитывали чаще всего. Отец, ярмутский краснодеревщик, был простодушен и бесхитростен; в будущее глядел с надеждой, имел врожденный такт и инстинктивную веру в Бога. Вместе с дочкой, которая рано осталась без матери, они вели уединенную жизнь в опрятном домике – и как же скоро Мария научилась ценить и украшать этот домик! Они с отцом питали друг к другу любовь почти романтическую – у них были общие вкусы, общие мысли. Малейшей малости хватало, чтобы осчастливить их. Но неумолимая смерть разлучила дочь с отцом – то была внезапная разлука из тех, что подобны землетрясению, ибо тоже оставляют за собой руины, опустошенность и отчаяние.

Хрупкая Мария склонилась под действием стихии, но не сломалась. Она вынесла испытание, которое могло бы раздавить натуру более сильную. Ее поддерживала глубокая вера в Бога, искренняя убежденность, что это жестокое расставание не навсегда. Она глядела в лицо жизни, полной забот и трудов, с кротким терпением, кое и есть благороднейшая форма отваги.

Майкл Баском убедил себя, что глупые фантазии служанки не стоит принимать всерьез, однако мысль о призрачной тени укоренилась в его разуме и мешала в занятиях. Точные науки требуют всех умственных сил, полного внимания. И вот однажды вечером Майкл обнаружил, что не все его существо отдано работе. Бледное лицо и дрожащий голосок Марии, оказывается, вышли для него на передний план.

Он захлопнул книгу, испустил раздраженный вздох, в кресле на колесиках подкатился к камину и отдался размышлениям. В таком состоянии ума научные занятия все равно не принесли бы плодов. Хмурый ноябрьский день только-только начал клониться к вечеру, настольная лампа горела, но ставни еще не были закрыты, а портьеры – задернуты. Ученый муж мог видеть свинцовое небо и верхушки сосен, качаемые яростным ветром. Вот ледяной порыв со свистом пронесся под коньком крыши и устремился к морю, завывая дико и протяжно, словно давая сигнал к нападению.

Майкл Баском поежился и придвинулся ближе к огню.

– Ребяческие глупости, – сказал он себе. – Однако странно, что ей мерещится тень именно в той комнате: ведь говорят, именно там Энтони Баском покончил с собой. Я слыхал обрывки этой истории еще мальчиком от старой служанки – ее мать была экономкой при Энтони. Я не знаю, как именно умер бедняга – принял яд, застрелился или перерезал себе глотку, – знаю только, что это случилось в мансардной комнате. Те же слухи доходили и до Скегга – я понял это по его лицу и голосу, когда он сообщил мне, куда поселит новую служанку.

Майкл Баском долго так сидел, глядя на огонь: уже и серые сумерки стали ночной чернотой, и боевой клич ветра умалился до унылого бормотания. Мысли ученого мужа, отпущенные на волю, вернулись в прошлое – в ту пору, когда он как завороженный слушал рассказы слуг, в частности печальную и нелепую историю своего двоюродного деда, Энтони Баскома, – жалостную, если уж на то пошло, историю промотанного состояния и загубленной жизни. Студенческое озорство в Кембридже; ньюмаркетский ипподром; скоропалительная женитьба; расточительство и разгул в Лондоне, – а потом жена бросила его, поместье отошло за долги к евреям-ростовщикам – и последовал трагический финал.

Историю