Человек, который любил детей - Кристина Стед

– Разумеется. Что за глупый вопрос? Быстро спать, пока я тебя не отдубасила. Как подумаю, сколько времени я провела в тревоге из-за того, что ты из лени или по глупости не отдала мне мое письмо, хочется душу из тебя вытрясти. Прекрати реветь. Спокойной ночи, спокойной ночи.

Поднимаясь по лестнице, Луи услышала, как Хенни сказала Хейзел:

– Он прислал деньги. Ну-ка, ну-ка… пятьсот долларов. Слава богу, теперь дети не умрут с голоду.

– Ты бы лучше мне их отдала, – хмуро произнесла Хейзел. – Не понимаю, как можно было загнать себя в такую задницу.

– Ты много чего не понимаешь!

Луи раскраснелась от радости. Близнецы декламировали стишок:

Я по лестнице взбежал,

О-ля-ля!

Два пролета проскакал,

О-ля-ля!

Дверь открыл, потом – окно,

О-ля-ля!

И увидел, как козел —

О-ля-ля!

Прыгает вокруг стола!

Прям как я!

О-ля-ля!

Улыбаясь самой себе, Луи встала в дверях комнаты братьев и пропела:

Не кричите, не вопите,

Будьте так добры.

Радости к нам привалило

Полные штаны.

Папа денюжку прислал.

Пятьсот долларов нам дал.

Дети повскакали с кроватей и, столпившись на верхней лестничной площадке, пронзительно заголосили, словно цыганский хор:

– Мама, а правда, что папа пятьсот долларов прислал?

Хенни ринулась к лестнице, так что в темноте коридора старый красный халат едва не слетел с ее плеч.

– Луиза, не суй свой нос куда не надо! Дети, быстро спать, и если кто-либо из вас заикнется об этом, отлуплю так, что мало не покажется! Ну что мне делать с этой девчонкой? – простонала она, возвращаясь в теплую комнату.

– Теперь у нас будут новые лампы для радио, – шепнул Эрни Луи.

– Ура, ура, ура! – пританцовывала Эви.

Но Луи в считаные минуты удалось загнать младших в постель. Вскоре Томми уже потел во сне. На подушках поблескивали круглые лица тихо посапывавших близнецов. Эви металась во сне, так что ее взлохмаченные волосы налипали на смуглое личико. А вот Эрни не спал – подсчитывал, что они смогут купить завтра. Что до Луи, через несколько минут она уже напрочь позабыла про пятьсот долларов и, лежа на спине, сонно думала: «Я полагала, что это всадник, а на самом деле у меня просто в висках кровь стучит, когда я ложусь: это был всадник, скакал туда-сюда по улице, и… ожерелье из раковин, нитки пурпуровых ракушек, бахромчатая грива в ракушках, утопающих в запыленных… рыжих…» Она резко проснулась, пытаясь вспомнить прекрасные мысли, что ее посетили, пытаясь восстановить в памяти их череду, но ничего не получалось. И она снова погрузилась в сон, от которого пробудилась с криком: ей приснился один из знакомых кошмаров, который она часто пыталась описать родным: «Что-то твердо-мягкое, твердо-мягкое». Этот кошмар, не имевший конкретных образов, ее руки придумали сами: они набухали и сморщивались, становясь то твердыми, то мягкими. Луи повернулась на бок и заснула, убаюканная цоканьем копыт лошади, на котором разъезжал приветливый всадник (она все еще представляла, как он скачет, хотя теперь уже видела не его самого, а лишь его тень – призрак).

2. Сэм в Малайе

По всем признакам должен был лить дождь, но дождя не было. И с минувшего вечера не было ни ветерка, который развеял бы влажную духоту, и воздух лип к ним, как мокрая тряпка. Над их головами висели полные ведра воды. В пять часов вечера Сэм, в мятом белом костюме, с непокрытой головой, отсвечивая светлыми волосами (панаму он нес в руке), проталкивался по запруженной народом улице. За ним торопливо семенил мадрасец[65] – его секретарь-индиец. Через каждые несколько шагов встречались накрытые большими плитами огромные канавы и ямы, и Сэм с Наденом, лавируя между ними, вышли на проезжую часть, чтобы не угодить в давку и обойти стороной всевозможные действа, разворачивавшиеся на тротуаре. Какая-то семья с матрасами и тряпьем готовилась ко сну в душной влажной ночи. Чуть дальше праздновали свадьбу: перед несколькими домами стояли в ряд столы и скамейки, которые занимали гости, человек сто, не меньше. Увешанный украшениями тринадцатилетний жених в ярком наряде и белой шапочке, позировал фотографу вместе с отцом и дядьями. Остальным пешеходам, подобно Сэму и Надену, тоже приходилось преодолевать все эти препятствия. Тротуар освещали китайские фонарики и голые лампочки, на столах горели свечи. Торговец-китаец с небольшой корзиной продавал свистульки и дудочки, раскрашенные в яркие красно-бело-синие цвета и издававшие пронзительные звуки, но в громком шуме его почти не было слышно, хотя Сэм с Наденом, оттесненные толпой, прошли рядом с ним. Еще один торговец где-то в толпе кричал: «Шоколад, шоколад». Ни головы его, ни туловища видно не было – только две ноги в сандалиях, торчащие из нагромождения круглых корзин. И сквозь ротанго-панданусные стенки этой «солнечной системы» пробивался голос.

Сэм был на голову выше большинства людей на улице. Чего не скажешь о его секретаре-индийце Надене. Тут и там в толпе людей, чьи тела покрывали лохмотья и залатанное старье, а головы – тюрбаны или шапочки, высились рослые бородатые нестриженные полицейские-сикхи в дастарах. Многие из этих людей не имели никаких занятий, слонялись без дела, скорбными пустыми взглядами таращились вокруг себя с утра до вечера, из месяца в месяц – безработные, отчаявшиеся, неприкаянные, без крыши над головой, спали в грязи, ели отбросы, существуя на случайные подачки. Те, кто имел работу, жили едва ли лучше: их лавки, мастерские, школы размещались в крохотных помещениях, каморках, коридорах, нишах в стенах; многие торговцы свой товар держали в головных уборах, карманах, на коленях, в обуви или в ладонях. Некоторые готовые кулинарные изделия раскладывали прямо на тротуарах, где также предлагали свои услуги писцы и сапожники. Это был бурлящий, неистовый, жаждущий, тщеславный, жадный до денег, патриотичный, полный самомнения город, ворота Востока на Запад, и Запада на Восток, ключи от Золотого Херсонеса.

– И все это, – надрывался Сэм, – распласталось, как блины, под жирными, складчатыми брюхами с оголенными пупками азиатской Алчности; зиждется на никчемных идеях Алчности и ее двух секретарей Казначейства – Британского правительства и Китайской торговой палаты!

– Что вы сказали, сэр? – крикнул в ответ Наден.

– Маммон[66], говорю, – объяснил Сэм. – Маммон, Наден, демон Алчности, Британия и – главное – «Желтая опасность»!

– Да, сэр.

– Смешно! – крикнул Сэм в ухо своему секретарю. – Он не может перекричать толпу, продавая свои