Человек, который любил детей - Кристина Стед

– Собери все письма, – велела она, – и отправим их сегодня же вечером. А потом все, чтоб этого мусора больше в столовой не было.

Из кухни появилась недовольная Хейзел, обиженная тем, что про нее все забыли. Она решительно сняла с себя темно-синий передник и командирским голосом спросила:

– Луи написала письмо отцу?

– Да, – буркнула девочка.

– А остальные?

– Да, все написали. Слава богу, с очередной почтой расправились. Я просто с ужасом ожидаю эти почтовые дни. Детей не заставишь написать отцу.

Эрнест, любимец Хейзел, поднял на мать мягкий взгляд широко открытых глаз и брякнул:

– Все «шалопаи» начинают писать «Дорогой папа, надеюсь, ты здоров. Я тоже здоров, и мама здорова», а потом застревают.

– А Эви написала: «Другой папа», – доложил Сол.

– Ябеда-корябеда, зеленый огурец, на полу валяется, никто его не ест, – назидательно изрекла Хейзел, погладив Эви по голове. – Ты же мой котенок, деточка моя ненаглядная. Не слушай их. Пусть болтают, раз языки без костей.

– Она ни одного слова правильно написать не может, а ее папаша меня в том винит, – раздраженно бросила Хейзел.

Темноволосая Эви сидела со скорбным видом и обводила всех конфузливым унылым взглядом.

Письма сложили на столе. Каждое было подписано угловатым почерком его автора. Каждый конверт долго вертели в руках, с гордостью запечатывая, заливая слезами и соплями.

И как раз когда все позабыли про блестящий ум Эрни, Эви проблеяла:

– А Эрни сегодня не надо делать домашку, его классу ничего на дом не задали. Я слышала, как мисс Моррин говорила.

– У меня есть домашнее задание, – возразил Эрни.

Луи с минуту смотрела на его книгу, а потом заключила:

– Он сам придумал себе домашнее задание.

– Ничего я не придумывал, – сердито запротестовал Эрни.

– Тебе ничего не задали, а ты глаза портишь? – возмутилась Хенни. – Я позволила тебе сидеть с уроками на полчаса дольше, так как думала, что тебе много задали. А ты, значит, меня обманул, врунишка?

– Учительница задала нам трудные задачки.

– Вам сказали, что делать их необязательно, – поправила брата Луи. Эрни воинственно выпятил нижнюю губу.

– Эрни чокнутый, – провозгласил Малыш Сэм. – Все время учится, учится. Педик.

– Что ты сказал? – обомлела Хенни. Малыш Сэм глупо заулыбался; остальные мальчики (кроме Эрни) выглядели довольными. Малыш Сэм подвергся тщательному допросу, и окольными путями было выяснено, что этим словом он называет всех, кроме известных футболистов.

– Так, дети, убираем свои книжки-тетрадки и спать, – внезапно вскричала Хенни. – Таких неслухов еще никогда не видела.

– А разве есть закон, запрещающий выполнять домашнее задание? – вдруг во всеобщей суматохе раздался презрительный голос Эрни.

– У меня чахотка [чесотка], – захныкал Томми, расцарапывая большие розовые покраснения, появившиеся на ногах.

– Не чешись. И отойди от огня, – скомандовала Хейзел.

– Я иду спать, – заявил Томми, дернув головой. Он слез с табурета и тут же разревелся.

Трудно было заставить себя отойти от горячего огня. Стоило сделать шаг назад, и в тебя тут же впивался холодный воздух. Они поднимались по лестнице в свои комнаты, а на верхнем этаже было еще студенее. Отопление в доме не работало уже несколько дней, поскольку уголь и остатки дров иссякли.

– Луи, расскажи историю, – захныкал Малыш Сэм, остановившись в дверях.

– И не просите. Мне еще домашку делать.

– Ну пожалуйста, Луи, – умоляюще заныли близнецы.

– А я заберусь в постель к Сэму, – с надеждой в голосе добавила Эви.

– Дети! – вознесся к ним снизу голос Хенни.

– Луи!

– Ну ладно, так и быть.

Дети понеслись наверх, топоча так, что казалось, будто на пол валятся гайки и болты. Внезапно шум прекратился. Они снова стали спускаться в столовую.

– Мамуся, мамуся!

– Как же меня бесит, когда они так по-идиотски меня называют, – проворчала Хенни, принимаясь вязать что-то из белой шерсти.

– Мамуся, ты поднимешься к нам, чтобы пожелать спокойной ночи? – спросил Эрни. В дверях столовой снова появилась Эви.

– Нет. Идите к себе, пока я вас не отшлепала.

– Так зя-я-ябко, – пожаловался Малыш Сэм, тоже появляясь в дверях. – Та-а-акая холодрыга. Бр-р, – поежился он.

– Идите спать, пока я не надавала вам как следует, – сказала Хенни. Весело визжа, они снова кинулись к лестнице. Эрни, одетый в теплую пижаму, подошел к матери. Его круглое розовощекое лицо горело нетерпением: ему хотелось поскорее начать ритуал, который они оба придумали случайно, когда Эрни шел второй год.

Доброй ночи, мамочка.

Доброй ночи, сыночка.

Я увижу тебя утром?

Увидишь, если повезет.

А я очень везучий, очень-преочень.

Значит, увижу?

Увидишь, сынок.

Доброй ночи, мамочка.

Ты меня любишь, сынок?

Да, мамочка.

Сильно любишь?

Сильно-пресильно.

Как пресильно?

Больше, чем все деньги на свете,

Которые были и есть.

Чудесно. Доброй ночи, сынок.

Доброй ночи, мамочка.

Это Эрни первым настоял, чтобы они с мамой совершали этот ритуал ежевечерне перед тем, как он пойдет спать, заручившись ее торжественным обещанием быть дома, когда он проснется утром. А порой он даже спрашивал по несколько раз: «Но ты ведь будешь здесь, когда я встану?» И не было ни одного вечера, чтобы он лег спать, не повторив с ней некогда придуманный ими диалог, за исключением тех дней, когда она, по ее словам, брала «отпуск без отдыха» и на две недели отправлялась в роддом.

Эрни чмокнул мать в щеку и помчался наверх, радостно крича:

– Какую историю расскажет нам сегодня Луи? Надеюсь, про Малайю.

Послышался шум возни: дети залезали в кровати. Наконец они все удобно устроились, натянули до ушей одеяла, жалобно хныкая и хихикая от того, что им одновременно жарко и холодно. Луи, в зимнем пальто, сидела в кресле между двумя дверями и ждала, когда братья и сестра угомонятся, стихнут шиканья и смешки.

– Я расскажу вам историю о папе, Сэме Смелом, – торжественно начала она. – Когда он был в Келантане, возле Куала-Токанга, ему повстречался человек из племени керинчи (человек-тигр).

Дети затаили дыхание.

– Был еще день, но они, приблизившись к деревне в джунглях, где дома стояла на сваях, заметили…

– Кто заметил? – уточнил Эрни.

– Папа и его люди. Они заметили, что все двери и окна закрыты. В тех домах окон как таковых не было, проемы закрывали деревянные ставни. Единственная живая душа, которую они увидели, был маленький ребенок на привязи в грубо сколоченной клетке.

– Ребенок в клетке?

– Козленок, – сонным голосом объяснил Эрни. – Как у Уайти.

– Клетка была сколочена из грубо отесанных