Человек, который любил детей - Кристина Стед

День выдался погожий, но Хенни надела тяжелую шубу, что одолжила ей Хасси, и отороченные мехом сапожки.

– Мама, тебе так красиво! – восхитилась Луи.

– Помоги маме и следи, чтобы она не поскользнулась на снегу, – предупредила ее Хейзел.

Эрни с гиканьем ринулся из дома, чтобы помочь Хенни сойти с крыльца, которое он только что подмел, и проводить ее до ворот. Дети снова на все лады стали выкрикивать «до свиданья», и их голоса, словно шлейф, тянулись за ними по дорожке и веранде.

– До свиданья, мама-мулечка! – крикнул ей в ухо Эрнест.

– Мамуля, мамуля, – настойчиво пищали близнецы, толкаясь в окне верхнего этажа.

– В чем дело? – Хенни обернулась. Луи, переминаясь с ноги на ногу, тянула голову – высматривала Оливию.

– До свиданья, мамочка! – кричали близнецы.

– До свидания, – со слезами в голосе произнесла Эви.

– До свидания, до свиданья, спасу от вас нет. – Но Хенни с улыбкой помахала детям. Эви вдруг стремглав кинулась за матерью по дорожке, оттолкнув с пути Томми и Эрни.

– Ты меня не поцеловала! – срывающимся голосом воскликнула девочка.

Хенни послала ей воздушный поцелуй, а потом процедила сквозь зубы:

– Весь мой выводок обливается слезами, потому что какое-то время я не буду их гонять. Сначала я зайду к Хэнкину, заплачу ему, и он пришлет заказ. А вы на обратном пути купите сахар-песок, шесть фунтов, и скажете ему, что я непременно расплачусь сегодня после обеда.

У Луи болезненно взбрыкнуло сердце: с улицы, на которой находилась трамвайная остановка, только что завернула за угол Оливия Берчардт. Она сразу заметила Луи и ее мать и так же, как недавно, презрительно усмехнулась, словно хотела сказать: «Ты дома убираешься, моешь посуду».

– Мама, можно я поговорю с Оливией, пока ты будешь покупать мясо?

– Зачем?

– Хочу спросить ее, сказать ей… кое-что.

Хенни разрешила, и Луи понеслась через улицу, понимая, что с ее стороны это бессмысленная блажь: Оливия ей даже не нравилась. Та ждала ее. Луи за лето вытянулась и для своих двенадцати лет была рослой девочкой, а Оливия была худышкой – тощей крысой, как выражалась Хенни.

– Чего тебе? – спросила Оливия. – Твоя мама пошла к мяснику.

– Знаю.

– Я только что видела Мидденуэя, мы разговаривали, и он сказал, что ты учишься хуже всех в школе.

– Неправда.

– Правда, правда.

– Откуда он знает?

– Он ходил в школу, чтобы справиться о своей дурочке Дороти. И там ему сказали, что ты хуже всех.

– Учителя не стали бы обсуждать с ним меня.

– А они обсуждали.

Последовала пауза, во время которой покрасневшая Луи долбила бордюр носками стоптанных туфель.

– У тебя что, другой обуви нет? – спросила Оливия.

– Сегодня купят. – Луи махнула в сторону мясницкой лавки.

– Врешь, – с завистью произнесла Оливия, с беспокойством ожидая, что ей возразят. Она жадно всматривалась в лицо Луи, но та была погружена в себя.

– Мы могли бы в понедельник вместе пойти домой, – помолчав, предложила Луи. – Я учусь в той же школе, что и ты.

– А я в понедельник в школу не пойду, – не сразу ответила Оливия, причем ехидным тоном. – И в другие дни тоже. Я бросаю школу.

Луи как будто ударили. Непривычная боль, острая и резкая, как вспышка молнии, пронзила все ее существо, словно внутри что-то разорвалось. Какое-то мгновение она чувствовала только эту боль, от которой скрутило живот, и осознавала, что причина ее страданий – смуглое худосочное существо – стоит рядом. Это невыносимо, загремело у нее в голове. Как будто она задела зреющий гнойник, зная, что боль еще не раз вернется. Это невыносимо. Луи взглянула на Оливию.

– Оливия, не бросай школу.

Сама же Оливия ничего не знала о Луи. Они никогда вместе не возвращались домой, Луи не дозволялось играть с ней. Неуклюжая, в отличие от шустрой энергичной Оливии, Луи никогда не входила в круг проворных сметливых девочек, с которыми та общалась на школьном дворе. Луи ничего не знала об Оливии, видела ее только издалека и один раз, несколько дней назад, утром – в свете, падающем из классного окна, в причудливом свете, окрашивавшем ее кожу в зеленоватый цвет. А повадки у Оливии были как у кошки, могла неожиданно цапнуть в любой момент. У нее это получалось инстинктивно.

– Я уезжаю, и ты меня больше не увидишь.

– О! Куда? Не уезжай.

– Я буду работать. Школа до чертиков надоела.

– Где, Оливия?

– Тебе туда нельзя. В Балтиморе.

– Я могла бы поехать в Балтимор.

– Зачем это? – с манерной медлительностью протянула Оливия, недоуменно глядя на Луи.

– Не знаю.

Они начали переходить улицу, направляясь к лавке мясника. Оливия рассуждала про свою новую жизнь, а Луи, приуныв, пыталась делать вид, что слушает ее с интересом. У магазина обе остановились.

– Что ж, пока. Мне пора, – сказала Оливия, но сама не уходила.

– Пока.

Луи шагнула к двери и снова остановилась:

– Может, уедешь во вторник?

– Я поеду в понедельник, чтобы забрать книги; иначе не поехала бы. Ты будешь в школе, – сказала Оливия.

– Понятно.

– Пока.

Оливия пошла прочь. Луи стояла у входа в мясницкую лавку и с несчастным видом смотрела ей вслед. Дышать стало легче, когда она рассталась с Оливией, но в голове замельтешили всякие разные фантазии. Может быть, что-то случится и Оливия зайдет попрощаться с ней или даже подарит одну из своих книг. Но минутой позже, глядя на носки и синее платье с плиссированной юбкой удаляющейся Оливии, Луи поняла, что видит ее в последний раз.

– Луи, зайди, помоги мне, – окликнула ее Хенни приветливым голосом. Она снова была в великолепных отношениях с мясником. Тот, хоть Хенни и задолжала ему большую сумму, по-прежнему уважал деловую репутацию ее отца. Хенни никогда не бывала груба, резка и властна с лавочниками или их помощниками, хотя многие подобные ей женщины считали, что вправе держаться c торговцами высокомерно. Хенни же всегда старалась их «умаслить», как она выражалась, и после рассказывала во всех подробностях, какие ей делали комплименты.

Помимо Хенни в лавке находились еще две покупательницы. На обеих были замшевые туфли, испачканные в красной древесной пыли, и респектабельные фетровые шляпки. Правда, у одной головной убор имел горчичный цвет, у второй – красный. Обе елейно улыбались Хенни, но, когда появилась Луи, их лица скривились, словно от кислого яблока.

– Наверное, она вам во всем помогает, да, миссис Поллит? – произнесла одна, как и ожидалось.

– Наверное, ты любишь детей, правда, дорогая? – кивнула вторая Луи, пристально глядя на нее. – Должно быть, ты маме большая помощница.

Луи стояла как каменная перед пожилыми дамами.

– Она любит