Человек, который любил детей - Кристина Стед

Женщины мгновенно встрепенулись.

– Правильно, – согласилась с ним Хенни. – Я бы тоже так поступила.

Однако в лице Хасси читалось сомнение, а Эллен, забрав передник из рук Нелли, заметила:

– Если она уйдет, мне придется самой готовить ужин.

– Мы ее увольняем, но пусть подождет до завтра, – решила Хасси. – Маму нельзя оставлять одну, а Барри дома нет.

– Нет, дядя Барри в конюшне, – с готовностью сообщила Луи, шагнув вперед.

– Откуда ты знаешь? – вскричала Хенни.

– Я его видела; он спит там на койке.

Очередной всплеск эмоций.

– Ты зачем туда полезла? Я же тебе запретила, – рассердилась Хенни, и Хасси с горячностью в голосе воскликнула, что Хенни следует лучше смотреть за падчерицей. Обе женщины, дергая Луи за платье, выпроводили ее на веранду.

– Иди поиграй и больше не хулигань.

Во всеобщем переполохе никто не заметил, что Эви все это время сидела на нижней полке большой вешалки в прихожей и все видела и слышала.

И Нелли отправилась собирать свои вещи. Хасси следовала за девушкой по пятам, подгоняя ее перед собой, словно вела телку на рынок. Они прошли через кухню к задней лестнице. Старая Эллен поднялась на верхний этаж по центральной лестнице и, пройдя через бильярдную, запыхавшаяся и неуклюжая, прибыла в комнату служанки одновременно с Хасси и Нелли.

– Не реви, девочка моя, а вещи свои пакуй, если не хочешь, чтобы это сделали мы. Кстати, может, так было бы даже лучше. Мне жаль с тобой расставаться. По-своему ты была неплохой служанкой.

Тем временем в маленькой столовой между Арчи, Хенни и возвратившейся Хасси завязалось жаркое обсуждение чемоданов Нелли. Все служанки крадут, заявил Арчи, а Хасси, соглашаясь с ним, добавила, что если кто-то и не крадет, то это – исключение, подтверждающее правило.

– Я бы крала, если б имела одно лишь заношенное тряпье, а богатые мерзавцы щеголяли бы у меня под носом своей роскошью, – сердито буркнула Хенни, злясь на Арчи за его благочестие и предостережения. Тот не соизволил ответить на выпад Хенни, но украдкой посмотрел на нее, как бы говоря, что он ничуть не был бы удивлен. Хенни отвечала ему непроницаемым взглядом.

– А мне неловко, – призналась Хасси, – когда я перерываю вещи прислуги и ничего украденного не нахожу. Как будто мне залепили пощечину.

– Ты должна не о себе думать, – строго сказал Арчи. – Если прислуга уверена, что ей все может сойти с рук, она наглеет донельзя. Не украла сейчас, украдет в другой раз, зная, что ее не станут обыскивать.

Как результат, мужской авторитет Арчи победил. Едва Нелли сошла вниз со своими пожитками, ей велели снова раскрыть старенький чемодан и саквояж в большом холле. Хенни презрительно заявила, что она не намерена совать нос в грязное хайлендтаунское рванье, и пошла из холла. Арчи поднял свою маленькую белую руку, пытаясь гневным взглядом остановить Хенни, поведение которой он теперь категорически не одобрял, и строго велел Нелли не прикасаться к своим вещам. Пусть досмотр произведет ее госпожа, сказал он.

– В таком случае ей следует воспользоваться мешалкой или кочергой, – сказала Хенни от двери. – Дурой будет, если станет копаться в этом дерьме голыми руками. Я лучше в котел с кипящим маслом прыгну, нежели пальцем прикоснусь к ее вещам. В чемоданах может быть что угодно – жучки, зараза всякая. Как знать, что там за гадость? Вот, держи. – Протиснувшись между Хасси и старой Эллен, она протянула Арчи каминные щипцы с латунной ручкой, которые она взяла с камина в маленькой столовой. – Держи, Арчи. Этим вороши ее барахло! – Но это было оскорбление в адрес Арчи, а не Нелли.

– Мама, проверьте, пожалуйста, – обратился он к Эллен, отвернувшись от Хенни.

– Ничего глупее не придумаешь, – передернула плечами Хенни, отдав щипцы Эви, чтобы та вернула их на место.

Тем временем старая Эллен склонилась над чемоданом и, тяжело отдуваясь, сунула руки под старые чулки и того, что осталось от темного абрикосового комплекта, купленного Нелли на минувшую Пасху, и вытащила фотографию Барри, что прежде стояла в комнате Барри.

– И как это понимать, барышня? – спросила Эллен, разведя руками.

– Воровка! – ужаснулась Хасси.

– Ты знаешь, что тебе за это может быть? – строго спросил Арчи.

Нелли смотрела на них, насупившись. Кончилось все тем, что ее заставили выложить перед ними все пожитки, а потом заново их упаковать. После с чемоданом и саквояжем она поплелась к машине Хасси, где ей было велено сидеть и ждать. Хасси собиралась отвезти ее в город, когда сама поедет домой. Хенни же злилась на всех, ибо это означало, что теперь Луи или ей придется остаться на ночь и заниматься стряпней; Хасси новую служанку подыщет только на следующий день. Злилась Хенни еще и оттого, что не могла больше откладывать важный разговор: ей с родными предстояло немедленно обсудить ее финансовое положение. Она требовала, чтобы они предоставили ей заем, дабы она могла оплатить счета на покупку одежды для детей и за услуги стоматолога, о которых Сэм не знал. Арчи она обязалась возвращать долг из тех денег, что будет получать от Сэма. По ее настойчивой просьбе, сопровождавшейся слезами и угрозами покончить с собой, Арчи согласился не сообщать Сэму об этих долгах.

– Он использует это как повод забрать у меня детей, – объяснила Хенни и затем рассказала, как Сэмюэль ударил ее, узнав, что она задолжала $102 хозяину лавки Мидденуэйев, что стоит на углу улицы неподалеку от их дома. Ее родные решили, что надо бы поговорить с Сэмюэлем относительно того, что он бьет жену, но каждый в душе считал, что взбучка их избалованной сестре не повредит. Старик Дэвид долго оплачивал счета Хенни, в то время как им самим приходилось бороться за каждый потраченный цент.

4. За туфлями

Стояла ясная осенняя погода, было свежо, как весной. Впрочем, для детей любое время года было весной: испепеляющая жара – весна, листопад – весна, замерзшая вода в канавах – весна. И ранняя весна, когда на деревьях распускаются почки и птенцы вылупливаются из скорлупы – это тоже весна. Весна юная и безрассудная, какую и в стихах не описать. Весна, только что народившаяся, журчащая и булькающая. Весна, вызывающая пульсацию в голове и трепет волнения во всем теле.

Луи вышла на восточную веранду и, развешивая кухонные полотенца и тряпку, которой она мыла посуду, увидела чудаковатую девочку – четырнадцатилетнюю Оливию Берчардт. Та шла вдоль забора между деревьями, с нижних ветвей которых