Человек, который любил детей - Кристина Стед

Они вернутся в Чарльзтаун, который Хейзел покинула много лет назад, она устроится кухаркой к Кольерам, а кормиться они будут с яблоневого сада мистера Грея. Весь вечер они рисовали картины будущего счастья Хейзел в роли миссис Грей на закате ее жизни в райском яблоневом саду.

– Возможно, ты пожалеешь, что ждала так долго, – печальным тоном заметила Хенни своей старой наперснице.

– Нет, – покачала головой Хейзел. В ее черных волосах по-прежнему не было седины. – Как посмотрю, что тебе приходится терпеть с твоим мужем и целым выводком его детей, лишний раз убеждаюсь, что я гораздо лучше устроена в жизни. Для меня это не лишение.

– Ты не всегда будешь так думать, – заверила ее Хенни. – Вот увидишь.

– Выйдя замуж за мистера Грея, я получу все, что хотела, – твердо заявила Хейзел.

– А как же я? Мне опять придется одной управляться с детьми, – сказала Хенни, – а у меня еще один на подходе. Хейзел, подожди хотя бы до тех пор, пока я снова не встану на ноги. Какая тебе разница? Столько лет ждала, еще немного подождешь.

Кровь бросилась в лицо Хейзел. Казалось, назревает ссора. Но потом Хейзел овладела собой и сказала Хенни, что та эгоистка, однако она дождется возвращения Поллита.

– Только Поллита и его родню я не выношу, – на щеке Хейзел выступило красное пятно, – и если буду вынуждена жить под одной крышей с этим человеком, не сдержусь и ляпну что-нибудь, так что потом мы все об этом пожалеем. Он губит твою жизнь.

Однако Хейзел и Хенни понимали друг друга с полуслова, и Хенни была лишь немного огорчена, что Хейзел так торопится ее покинуть.

Глава 6

1. Письма в Малайю

Промозглым мартовским вечером четверо детей сидели на табуретах и пуфах у камина в длинной столовой. Хенни была с ними. Она снова как-то странно растолстела, хотя ее руки, ноги и лицо оставались несоразмерно маленькими и худыми. Эрнест, прилежный мальчик, сидел за дубовым обеденным столом, склонившись над школьными учебниками. Луиза, найдя повод, чтобы не вытирать посуду, дописывала «Джорджтаунский отчет» о птицах, насекомых и растениях. По идее, это должен был быть дневник наблюдений, который ежемесячно отправлялся Сэму, но свой нынешний отчет она опять составила на основе музейных экспонатов. Самое теплое место в доме было у камина: чем дальше от огня, тем холоднее. И дети, устроившиеся у огня, образовывали своеобразную каминную решетку: спереди они были горячие, а по спинам пробегал мороз. На Луи было теперь уже потрепанное пальто. Хенни сидела ближе всех к огню, в конце стола, и, орудуя большой иголкой, простегивала детский матрас в новом тиковом чехле. Занимаясь шитьем, она проклинала и этот детский матрас, и холодный дом, свою бедность, усталость, нескончаемые домашние хлопоты. Дети, привыкшие к ее безостановочному брюзжанию, старательно сочиняли письма отцу. Хенни охала и стонала, проклиная повеления Сэма и скрип ручек.

– Вот черт! – вскрикивала она каждый раз, когда случайно ранила иголкой палец.

– Ма, вложи, пожалуйста, мое письмо в конверт вместе со своим, ладно? – попросила Эви.

– Я боюсь писать вашему отцу: он вечно выискивает в моих письмах орфографические ошибки, – усмехнулась Хенни. – И, по его мнению, я плохо знаю географию. Чванливый зазнайка.

Охваченная неуемностью, Луи отвлеклась от отчета, встала и прошла к окну в комнате матери, сквозь посеревшие шторы глядя на улицу. Каждый вечер вид открывался один и тот же, но сегодня ее взору картина предстала фантастическая, насыщенная переливчатым мерцанием: вересковая пустошь, деревья вокруг морской обсерватории, свет, падающий на поросший лишайником забор из колючей проволоки вокруг старого резервуара, таинственный длинный мрачный дом, в котором Луи хотелось побывать, странный дом напротив, а внизу – под куполом звездного неба подернутый синей дымкой призрачный Вашингтон, тускло освещенный, будто некий неприветливый африканский город, подумалось Луи. Через какое-то время она вернулась на свое место и вновь принялась скрипеть пером.

– Вот зараза! – выругалась Хенни. – Ради всего святого, скажите Хейзел, пусть нальет мне чаю и даст аспирин. В глазах резь, аж из орбит лезут.

Посуда на кухне перестала греметь. Они услышали, как Хейзел повесила большой таз на гвоздь, вбитый высоко на стене. А потом в столовую влетела Эви, крепко держа в обеих руках столовые приборы. Она бросила их в выдвижной ящик старого поцарапанного буфета и подбежала к камину, остановившись в полукруге света, который отбрасывал огонь.

– Ну и холодина. У меня зуб на зуб не попадает. Ма, когда мы купим уголь?

– Ваш отец думает, что я могу обогреть дом бредовыми историями, которые он рассказывает в своих письмах, – дребезжащим голосом отвечала Хенни. – Достану я уголь, не волнуйся. Ладно, на сегодня достаточно.

– Давай я сделаю, – вызвалась Луи. – Хотя бы попробую.

– Силенок у тебя еще маловато, моя девочка. Для этого нужны крепкие руки, – отказалась от ее помощи Хенни. – Вот подожди, лет десять-двенадцать поишачишь на какого-нибудь мужчину, займешься стиркой и уборкой. А до тех пор я не позволю тебе делать тяжелую работу. Занимайся уж лучше своими дурацкими птицами, как тебе было велено. Эрни, мальчик мой, принеси маме чай. Я слышу, его как раз наливают.

Хенни придвинулась ближе к огню и положила костлявые ладони на нагретые шелковистые головы двойняшек. Они обратили к ней лица – два одинаковых красно-желтых яблока, и Сол затянул фальцетом:

За мясника не выйду я, и знаешь почему?

Боюсь, изрежет он меня и сделает халву.

– Пусть мама споет, – запротестовали остальные.

– Оставьте маму в покое, – сказала Хенни.

Хейзел сидела на холодной кухне, завернувшись в черную вязаную шаль, и о чем-то мрачно размышляла. Последние пару месяцев они с Хенни часто ругались, обычно из-за денег.

Хенни игнорировала служанку, дувшуюся в кухне, и, демонстрируя ей свое безразличие, она согласилась спеть детям, тихо затянув: «За мясника не выйду я». Эту песню она подобрала в связи с Дюссельдорфским скандалом[64].

– Луи, ты дописала письмо отцу?

– Почти.

– Давай закругляйся. Ты корпишь над ним весь вечер, а за домашнее задание вообще еще не бралась. Не понимаю, почему ты все оставляешь на последний момент. Знаешь ведь, что отец ждет письмо и, если не получит его вовремя, спустит на меня всех собак. Ты же не хочешь, чтобы я постоянно оказывалась козлом отпущения? То же самое с дурацким домашним заданием, что тебе задают. Не сделаешь, опять в его глазах я буду виновата. Как можно так нагружать ребенка? Напишу директору школу.

Луи, содрогаясь от страха,