Бездна. Книга 3 - Болеслав Михайлович Маркевич

правым глазом на кончик ботинки, вскинутой им опять на колено ноги своей, как будто искал в ней мотивов для своей аргументации, – эти жалобы на Берлинский трактат… которые мне не раз уже приходилось слышать… и читать в патриотической… московской, разумеется, печати, – подчеркнул он ироническим тоном, – мне кажутся не совсем основательными… Не мог же в самом деле ареопаг Европы, собравшийся в Берлине, пропустить… 34-une chose aussi absurde, entre nous, – договорил дипломат, окинув беглым взглядом внимавших ему и сообразив, что «можно говорить», так как оставалась одна «русская семья», – aussi absurde que le traité de San-Stefano-34!..

– Да какое нам дело до Европы, до вашего «ареопага»! На что нам было в Берлин идти! – завопил на это еще бешенее прежнего князь Пужбольский. – Тут не какие-то ваши политические комбинации… тут шел вопрос о вековой задаче России… В Константинополе, под звон колоколов святой Софии должны мы были решать его…

Барон Кеммерер, лениво усмехаясь, качнул головой с пренебрежительным видом человека, посвященного в высшие тайны, которому приходится объяснять азбуку малолетним:

– Надо было avant tout35 войти туда, – уронил он словно с высоты башни.

– Pardieu36! – вздернул только плечами Пужбольский.

– И как же это без пушек, без обоза, чуть не без сапог, с Австрией на фланге и английским флотом в Галлиполи?

Пужбольский ударил всею ладонью по мрамору столика, стоявшего пред ним:

– И ничего, ничего бы не помешало!.. Я был там сам, слышал, глядел…37-Des mirages, которые сейчас бы рассеивались, как только начальство поняло бы то, что понимал каждый маленький офицер, каждый солдат… русской душой своей понимал. Не обозы, не «сапоги» решают дело в таких случаях, a дух войска, дух страны, которая поставляет его под ружье!.. За всю ту кровь, – он кивнул на Поспелова, – «которая была пролита» на этой великодушной войне «за идею», мы должны, comprenez vous, должны были planter nos aigles, нашего двуглавого, sur les murs de Byzance и «ударить в колокол в Царьграде», как сказал admirablement pauvre feu-37 Тютчев!..

Барон, сунув монокль свой под правую бровь, повел на горячившегося «оригинала» тоскливо скучающим взглядом: какая, мол, обуза объясняться с профанами!

– И к чему ж бы это повело? – спросил он сквозь зубы, ожидая какого-нибудь нового «нелепого ответа, quelque réponse saugrenue»38, как выражался он мысленно.

Генерал Троекуров, безмолвно, с нервно помаргивавшими глазами прислушивавшийся все время как бы рассеянно к этим спорам, поднялся в эту минуту со стула, собираясь идти навстречу завиденной им издали целой группе дам, переходившей площадь со стороны Новых Прокураторий, – и, предупреждая чаемый дипломатом ответ Пужбольского:

– Прежде всего, – сказал он, приостанавливаясь на ходу на миг, – к тому бы «повело», что не было бы поводов к тем выводам, которые мы имели случай слышать сейчас в разговоре (глаза его медлительно скользнули по лицу поднявшего голову слушать его эмигранта), ни к тем фактам, состоящим с ними в ближайшем родстве, образчик которых вы могли видеть в сегодняшней телеграмме из Петербурга.

И он прошел мимо.

– 39-Oui, ils sont jolis les факты: оправдание Верочки et le reste-39! – крикнул ему вслед одобрительным возгласом Пужбольский… Он повел кругом себя торжествующим взглядом. Сказанное Троекуровым, в его понятии, «резюмировало всю сущность прения и разрешало его»… И все, очевидно, говорил он себе, поняли это точно так же, как он, Пужбольский: барон, опустив голову, словно разжевывал новую и не легко дававшуюся пониманию его мысль; Сусальцев утвердительно покачивал головой; графиня Драхенберг недоумело вопрошала глазами молодого – «нового», как назвал его тот же Пужбольский, человека, которому она только что аплодировала; «новый человек» в свою очередь морщился и кусал губы, видимо чем-то недовольный… Один граф Тхоржинский, сидевший в полутени позади дипломата, как-то странно улыбался, показалось нашему князю…

– Ах, папа, какое волшебство эта Венеция! – раздался за ним в это время звучный молодой голос.

Он живо обернулся…

Ухватившись обеими руками за руку Троекурова, скользила беззвучно и гибко по плитам площади, словно ласточка над прудом, прелестная белокурая девушка, направляясь к аркадам в обществе пяти или шести таких же юных и цветущих существ, как она сама. Это был «цветник» леди Динмор, возвращавшийся под водительством самой маменьки, высокой, внушительного вида и красноносой дамы, как подобает быть английской peeress40, с ночной прогулки в гондоле в занимаемые им покои в Hôtel San-Marco, помещающемся в том же здании Старых Прокураторий.

– Здравствуйте, моя прелестная! – остановила девушку на проходе, поймав ее за руку, графиня.

– Ах, извините, я вас не видела, – вскликнула та, отрываясь от руки отца и оборачиваясь всем сияющим лицом своим к молодой вдове, – здравствуйте… или, вернее, добрый вечер!.. Мы сейчас в гондоле до самого Лидо доехали и назад. И такая прелесть эта Венеция, это море!..

– Good night, Mary, dear, sleep well41! – залепетали в то же время прощавшиеся с нею молодые девицы, пока Троекуров учтиво раскланивался, благодаря леди Динмор за дочь.

– О, she’s charming, она очаровательна и так хорошо говорит по-английски! – восклицала та в ответ. – Надеюсь, что мы завтра соберемся опять вместе на экскурсию куда-нибудь…

– Непременно, непременно!..

Последовали рукожатия, поцелуи, смех, обмен каких-то раковин, найденных в компании на прибое волн в Лидо…

– Посидите немножко с нами, – говорила графиня, когда «Mary» осталась одна с отцом.

– Поздно, она устала, – ответил Троекуров, взяв опять дочь под руку.

– Вы уж домой собираетесь? – раздался за ними голос князя Иоанна. – Я предлагаю отвезти вас в моей гондоле, мы с вами в одном отеле.

С князем под руку шла г-жа Сусальцева, маневрировавшая пред тем так, чтобы встретиться с ним под аркадами в ту именно минуту, «quand il en aura assez42 разговора своего с дон-Карлосом». В расчете она не ошиблась, и достигнутый ею новый «успех» сказывался в улыбке, чуть игравшей на ее холодных чертах.

– Всем пора домой, впрочем, двенадцать бьет.

И графиня Драхенберг внезапно поднялась с места.

– Маркиз исчез? – проговорила она как бы озадаченно про себя, оглядываясь кругом.

– Вы где стоите? – спросил ее князь Иоанн.

– Вот с нею, – указала графиня на «кузину», – у того же Даниелли, два шага отсюда.

– Так мы вас проводим… Вы знакомы с Марией Борисовной? – обернулся он к своей даме, указывая смеющимися глазами на девушку.

– Mais certainement43! – поспешно вымолвила Сусальцева, протягивая ей руку. – A с генералом и давно, – добавила она капризно «милым» тоном, – но он меня никогда узнавать не хочет.

– Вы ошибаетесь, – и Троекуров отвесил ей низкий поклон, – не узнавать вас нельзя, – проговорил он загадочно, между тем как мгновенно похолодевшие пальцы