Любимых убивают все - Сабрина Хэгг

тягостную усталость, пульсирующая боль сжимала виски. Его безжалостно медленные мысли были лишь о том, что сегодня ровно год с тех пор, как не стало Робби. Аксель не мог поверить в то, что прожил без него двенадцать месяцев, пятьдесят две недели, триста шестьдесят пять дней. Без его заливистого смеха и улыбок, дурашливых шуток, которые понимали только они вдвоем. Без его мудрых советов и самых серьезных, сокровенных разговоров.

Хоть Аксель видел, как гроб опускают в землю, где-то глубоко в душе он до сих пор надеялся, что в один день снова увидит брата… И отца. Что однажды Робби с Арвидом заявятся на порог дома – смеющиеся и радостные, – и все вдруг встанет на свои места.

Теперь Аксель так ясно, как никогда прежде, понимал – они мертвы. Их больше нет. Необъяснимый огонек надежды потух.

Аксель поднялся с постели и направился к пуфу у туалетного столика. Он тихо сел, оперевшись локтями о деревянную поверхность. Голова безвольно упала на ладони, по щекам потянулись жемчужные нити слез. Аксель плакал беззвучно, плотно сжав челюсти. Его плечи безудержно тряслись.

Вдруг послышался шорох и короткий скрип. Это проснулась Йенни. Она села в кровати, оглянулась сонно по сторонам, пытаясь понять, в номере ли Аксель. Увидев его понурый силуэт, Йенни обеспокоенно спросила:

– Аксель, почему ты не спишь?

Она отбросила одеяло в сторону, опустила босые стопы на лакированные половицы. Аксель торопливыми движениями размазал слезы по лицу, с соленых губ его сорвался вздох.

– Хей, ты в порядке? – Приблизившись к Акселю, Йенни ласково положила руку ему на плечо.

Аксель не мог говорить – горло сковал спазм, поэтому он лишь несколько раз кивнул. Его голова была опущена вниз, взгляд – упрямый и пристыженный – впился в пол.

Йенни свела брови к переносице и, притронувшись кончиками пальцев к колючему небритому подбородку Акселя, развернула его усталое лицо к себе. Тоска черным дымом въелась в его прекрасные глаза, на нижних ресницах подрагивали едва заметные капли, желваки перекатывались от нижней челюсти к острым скулам. Йенни замерла, приоткрыв рот.

Слезы таких людей, как Аксель, всегда оставляют неизгладимое впечатление у всякого, кому довелось их видеть.

– Ты плакал… Ну что же такое происходит? Конечно, ты имеешь полное право ничего мне не говорить, я пойму… Просто… – Йенни вздохнула, потупив взор, – смотреть в его заметенные пеплом боли глаза было выше ее сил. – Я так переживаю за тебя…

– Сегодня будет ровно год со дня смерти Робби, – выдавил Аксель глухо. – Но это ничего. Ничего не случилось. Не переживай. Ложись спать.

Аксель моргнул, и по его щеке скользнула еще одна слеза, оставила после себя поблескивающую в темноте дорожку.

– Ох, Аксель…

Йенни сделала шаг и прижала голову Акселя к груди. Он зажмурился, лицо его исказила гримаса неистовой муки. Аксель сдавил Йенни в объятиях столь сильных и безумных, что у нее заныли ребра и дышать вдруг стало едва возможно. Но она не смела шелохнуться. Аксель держался за Йенни так крепко, словно она единственная в те страшнейшие минуты удерживала его мир от разрушения.

Он дрожал, и дрожь эта передалась и ей. Йенни стояла там с рвущимся на части сердцем и понимала, насколько бессильна. Она думала о том, как мало порою бывает просто любить кого-то. Ведь в моменты, подобные этому, какой сильной бы ни была твоя любовь, ее все равно недостаточно. Ее всегда недостаточно.

Ребята не знали, сколько прошло времени. В той темной душной комнате часы как будто остановились, замерли при виде той беспомощной человеческой уязвимости. Йенни осторожно гладила Акселя по волосам, чувствуя, как слезы жгут ей глаза, как резво бегут к подбородку. Она захлебывалась в его горе.

Вскоре Аксель разжал руки и молча отстранился.

– Я так не хочу, чтобы ты чувствовала нечто похожее, когда я умру, – сказал он. Йенни открыла рот, чтобы что-то ответить, но Аксель продолжил: – Когда это случилось с папой и Робби, я не знал, как реагировать, что мне делать. Столько ответственности вдруг свалилось на меня… Мне было не до скорби. Особенно после смерти Робби. – Он поднял на Йенни глаза. – Но я боюсь, ты будешь знать, что делать. И мне страшно даже об этом думать…

– О какой смерти ты говоришь? – возмутилась Йенни. Она бережно взяла его лицо в свои прохладные ладони. – Тебе всего семнадцать. У тебя впереди долгая и счастливая жизнь. Жизнь, которой ты заслуживаешь.

Аксель мрачно усмехнулся.

– За эту счастливую жизнь нужно бороться. Бороться каждый чертов день. Ты слишком высокого мнения обо мне, если считаешь, что у меня хватит на это сил.

– Конечно, хватит! У нас хватит. Не пойми меня неправильно, я не до такой степени наивная дура, чтобы верить, будто могу заменить тебе все, чего ты лишился. Ты потерял так много… И я… меня никогда не хватит, чтобы восполнить все это. Но это уже что-то, так? – Йенни выдержала паузу, тщательно подбирая слова, прежде чем произнесла: – Главное, что ты не должен справляться со всем в одиночку. Я знаю, что говорила тебе это не раз, но ты, кажется, совсем не хочешь это понимать… Я буду с тобой, когда над твоей головой сгустятся самые-самые страшные сумерки, я буду рядом, когда все наладится. Мы со всем справимся. Ты сам не понимаешь, какой ты на самом деле сильный.

Аксель закрыл глаза и приник лбом к ключице Йенни, сделал глубокий болезненный вдох.

– Мне иногда кажется, что ты для меня и девушка, и лучший друг, и сестра, и… даже мать, – прошептал Аксель. Выдержав долгу паузу, добавил: – Спасибо за это.

* * *

Следующим утром в восемь Йенни беспокойно носилась по номеру, проверяя, все ли они с собой взяли, не забыли ли никаких документов. А в половине десятого ребята выдвинулись в путь: сначала им предстояло приплыть на пароме в Неаполь, оттуда на поезде добраться до Рима, а из Рима, в семь часов вечера, они наконец вылетали в Копенгаген. Аксель почти всю дорогу молчал, отказывался от еды – и от нежных булочек, которыми его пыталась соблазнить по прибытии в порт Йенни, и от ароматной пиццы, купленной в аэропорту. Он выглядел недовольным, уставшим. Под его глазами темнели коричневые синяки; немытые еще с последнего дня в Риме волосы торчали из полураспавшегося хвостика на затылке. Йенни не отводила от Акселя тоскливого взгляда, полного сожаления и тревоги, ибо ей постоянно казалось, что – обессиленный, похудевший – он вот-вот рухнет наземь посреди улицы или вокзала.

Время от времени, пока они сидели