В начале было Слово – в конце будет Цифра - Маргарита Симоновна Симоньян

Альфа Омега увидит, как красавица взобралась на носилки, как ее безупречное тело исчезло в их чреве, убранном со всей любовью, на которую способны дщери иерусалимские, как хрустальный пол отразил стройную ногу царицы, и, к ужасу Альфа Омеги, эта нога оказалась покрытой густыми, длинными, черными волосами, как у козла.

Ранним утром, не успели могучие эфиопы подкрепить любовников вином и освежить яблоками, царь Соломон объявил царице Савской, что был счастлив знакомству и был бы вдесятеро счастливее его продлить, но, к сожалению, совершенно не может, поскольку еще до зари во дворец заявится финикийский царь – уже слышен топот его верблюдов – и ему надо уделить время – ты же знаешь, какие обидчивые эти финикийцы, в прошлый раз чуть опоздал на встречу – и финикийский царь так разъярился, что пришлось отдать ему несколько деревень на юге! Но перед тем, как эфиопы отнесут ее на корабль (кстати, корабли не разгружались, и свои благовония и кипарисы она вольна забрать с собой или утопить в море: жемчуг он не носит, пряности не переносит, а от благовоний и кипарисов его укачивает) он снабдит ее на прощание мазью, изготовленной ночью его мудрецами специально для нее, и когда, целуя его на прощание, рыдающая царица спросила царя, правильно ли она поняла, что это бесценный бальзам для сохранения в вечности ее красоты, Соломон, пожав плечами ответил:

– Если у вас, в стране, где золото дешевле праха, воск для эпиляции считают бесценным бальзамом, то – возможно…

Альфа Омега очнется от собственного хохота и увидит удаляющиеся корабли царицы Савской, груженные жемчугом и кипарисами, но быстро сообразит, что это просто водорослеловецкие галеры возвращаются к месту постоянной дислокации в АДу, и удивится, откуда он знает, что у царя Соломона мраморная кожа, а у царицы Савской ноги как у козла, ведь чипов у него больше нет, и старец Савватий таких подробностей ему не рассказывал, но, выходит, он сам откуда-то знал и про колонны из ливанского кедра, и про рыбу, засоленную без костей, и знал так хорошо, будто кто-то ему про это когда-то читал, или, может быть, даже читал он сам – хотя как он мог бы читать, ведь он тоже жертва ликпися, – и тут же от внезапной радости у него задрожат ладони, разбрызгивая кровь по прибрежным камням, потому что в его голове пронесутся не один, а сразу несколько алфавитов, и все они будут ему понятны, и, окончательно возвращаясь в сознание, Альфа Омега первым делом поймет, чтó есть то самое главное, обещанное Савватием, что делает человека человеком, что стоит потери всех знаний, накопленных человечеством, – это его собственная память, накопившая только одну, зато его собственную жизнь.

Раны в ладонях, все еще кровоточа, заноют почти нестерпимо. Сердобольная тюлениха подползет и лизнет их шершавым розовым языком. Альфа Омега сквозь боль улыбнется ей с благодарностью, дотянется до рюкзака, вытащит соловецкий ладан, которым снабдил его на дорогу Савватий, обработает глызом раны – и боль притупится, раны тут же станут затягиваться без всякой нанозеленки. Альфа Омега вспомнит слова Савватия: «У Господа все не хуже», – и подумает, что было бы здорово знать, кто этот Гóспод, и быть с ним знакомым. И тут он услышит откуда-то:

– Здравствуй, сынок.

– Да мы вроде бы уже здоровались, – скажет Альфа Омега, подумав, что это вернулся Савватий, и станет крутить головой, чтобы понять, где он.

Но Савватия нигде не будет. Будут только тихонечко улыбаться розовое безмятежное небо, и такой же розовый вереск, и спокойное Белое море; в тишине будут громче ворчать елки, тоскующие о Рождестве на этом Богом забытом острове – вот только именно этот остров, как впоследствии выяснится, Им и не будет забыт.

31

Тогда Иисус спросил: «А что вы думаете, кто Я, по-вашему, Такой?» Петр ответил Ему: «Ты – Христос».

Евангелие от Марка

В келье Сократа уже будет расправлен подвешенный к потолку роскошный целлофановый гамак, уже будет погашена керосиновая лампадка, и бывший Временный Демократ, потомок Дедала, утомленный трехлитровкой бамбукового вина, уже помыслит предаться целительному оцепенению, счастливый хотя бы тому обстоятельству, что нигде в окрестностях последних времен он не встретил Ксантиппу, сварливейшую из жен, и никто не пеняет ему на то, что, пока он морочит головы таким же, как сам, афинским бездельникам, его сыновья с голодухи жрут мальву и кузнечиков, потому что в доме нет ничего съестного, никто не льет ему вслед помои из медного таза, а, кстати, откуда Ксантиппа берет помои, если в доме нет ничего съестного!.. – как вдруг распахнется дверь и в келью влетит тот самый атлетичный Икар, которого потомок Дедала давно перестал ждать.

Подгоняемый молниями, Икар на ходу отдерет от лопаток летательные протезы и выпалит:

– У нас всего пара минут!

– Вы пришли за вином и беседой? – неспешно протянет Сократ. – Оба эти удовольствия не уложатся в пару минут.

– Где ментограф? – потребует Альфа Омега, быстро оглядывая келью.

Сократ медленно выпутается из целлофанового гамака, встанет и снова зажжет керосиновую лампадку.

– Ах, какой бы я угостил вас, юноша, копченой камбалой, прозрачной, как сон, загляни вы ко мне пораньше на две с половиной тысячи лет… Но сейчас у меня нет даже мальвы, даже кузнечика – впрочем, нет и помоев. Надеюсь, вы голодны. Голод – лучшая приправа к пище.

Но Альфа Омега не даст Временному Демократу насладиться воспоминаниями о прозрачной камбале. Ему надо будет обогнать ИЯ, с которым сам-то он потерял связь, как только выпилил чипы, но ведь чипы Сократа целехоньки, куда они денутся.

Обшарив келью, в пыльном углу Альфа Омега найдет то, за чем прилетел – пластиковую табуретку, похожую на все допотопные табуретки пляжных кафешек настоящего, не виртуального Геленджика.

Сократ скривится, возмущенный такой невоспитанностью и невежеством – впрочем, что с них взять, с последних, они без помощи ИЯ не отличат Еврипида от европеоида.

За окошком ударит тысячехвостая молния, осветит подушечку на гамаке, вышитую детскими буквами древнегреческого алфавита, и подушечка покосится, как будто решила понаблюдать, что задумал Альфа Омега. Сократ не преминет прокомментировать:

– Эта вышивка, чтобы вы знали, юноша, – копия великолепной надписи в храме Аполлона в Дельфах, построенного из дафны[18], пчелиного воска и бронзы, который тысячу лет источал мудрость и никому не мешал, пока варвары-христиане не уничтожили его вместе со статуями и картинами, думая, что, уничтожая языческий храм, они делают приятное своему Господу.

Не слушая пьяные реминисценции бывшего