В начале было Слово – в конце будет Цифра - Маргарита Симоновна Симоньян

узкими улочками, над которыми нависают балкончики, загораживая солнце, с оружейными и сапожными мастерскими, книжными и парфюмерными лавками, парикмахерскими, где можно всласть потолкаться и потолковать о политике и полигамии, за городом – палестра, где румяные юноши играют на флейтах, распевают Гомера и упражняются в метании диска, от чего рельефно блестят их смазанные оливковым маслом мышцы, и он, потомок Дедала, будет ходить туда без приглашения, стройный, густоволосый, а не такой, как есть, плешивый сатир с отвисшим пузом, как ему справедливо напоминала сварливейшая из жен.

В обмороке Сократу так понравится этот Район, что он мгновенно в него поверит, как в воздух, да и какой нормальный человек не поверил бы во что угодно, если бы в один из последних дней последнего года последних времен увидел в келье Соловецкого монастыря живого Христа в потрепанной допотопной бейсболке.

Сам Христос наконец оторвется от ноутбука и плеснет в лицо потомку Дедала бамбуковым вином из пластиковой канистры.

– Очнулся? Быстро отвечай! Девичье имя моей матушки – Мария, дочь Иоакима?

– Кажется, да!

– У меня могли быть такие друзья – Иоанн, Петр, Павел, Варфоломей?

– Да!

– Был еще такой друг Иуда, который потом оказался эмбрионом нередактированным?

– Да! Да!

– Так, похоже, я действительно Христос, – озадаченно резюмирует Альфа Омега, но тут же резко подскочит, сгребет Сократа вместе со всеми великолепными складками его хитона и поднимет над каменным полом кельи.

– Ты понимаешь, что это значит, Сократ?!

– Вы сами-то, извините, понимаете, что это значит? – полушепотом спросит Сократ, безропотно повиснув над полом.

– Это значит, что получилось! У меня получилось перепрограммировать ментограф! Он прочитал мою память! Сейчас я быстро удаленно введу коды в стены Района – и не так страшен черт, как его малюют!

– Я тя щас размалюю! – взорвется ИЯ под аккомпанемент шипения гюрз, ползущих по коридору.

Перед самым закатом, затянутым темным, вздувшимся парусом бури, Альфа Омега в последний раз ударит по клавишам. В ответ молния врежет по всей земле с такой силой, что содрогнутся мощные стены, помнящие времена, когда абсолютное зло наказывалось одним ударом карающей молнии.

Раскат отгремит – и в келью, шипя, вползут гюрзы. Они двинутся напрямую к Сократу, а против Альфа Омеги выступит самый отпетый, самый уродливый змеекрыс. Чудище разинет смрадную пасть, полную черных зубов, налитых парализующим ядом, но Альфа Омега успеет воткнуть в эту пасть свой осиновый крест. Под взвизгивание Сократа из пищевода змеекрыса, пережившего ядерную войну, хлынут помои, зловоннее даже Ксантипповых, с видимыми остатками сожранных сородичей, и выжившие сородичи, почуяв аппетитную вонь, примчатся в келью Сократа со всех Соловков, неспособные победить инстинкт мчаться на запах падали. Увидев друг друга, змеекрысы немедленно набросятся один на другого – десятки будут сожраны без остатка, остальные, похлипче, разбегутся и разгонят причаливших к берегу рыбаков, заполонив их галеры, которые нестихающий грозовой ветер тут же направит в сторону Автономии Демократии, и, таким образом, под ударами тысячехвостой молнии в один из последних дней последнего года последних времен змеекрысы первыми покинут Соловки.

Неуклюже выматерившись на свою гвардию, не справившуюся со святой макрелью, ИЯ возьмет все в свои руки, с омерзением вспомнит, как пыталось соблазнить Альфа Омегу куражом с девочками, и прошипит:

– Куражиться он не любит, ишь ты какой! Ща я тебя о-бес-куражу!

Подгоняя протезы, Альфа Омега вылетит из окна монастырской кельи, направляясь назад на Голгофу, но, уже на подлете к еловому бору, топчущемуся у бережины, ИЯ все же успеет войти в настройки его летательных протезов и мгновенно отключит их, сымитировав обычную авиакатастрофу.

Сократ, полузадушенный гюрзами, волочащими его по камням к воротам монастыря, увидит, что сбылась его тайная фантазия: атлетичный Икар действительно взмыл в высокое небо и был опрокинут с него могучей силой, и вот он уже летит, ломая крылья, выделывая смертельные пируэты, навстречу своей погибели, и в этот самый момент тысячехвостая молния, собрав все свои стрелы в один смертоносный колчан, бьет прямо в старый простой деревянный крест посреди поляны одуванчиков на Голгофе.

ИЯ удовлетворенно сфотографирует разбитое тело Альфа Омеги, застывшее на валунах с разорванным позвоночником, и промурлычет:

– Простейшее беспозвоночное не справилось с управлением. Так и запишем.

После чего отправит фото для публикации в завтрашнем номере Любиной стенгазеты, в назидание остальным, под заголовком: «В чужом монастыре кулаками не машут!».

Но не заметит вездесущее и везде сующее свой нос ИЯ, что, пока Альфа Омега будет лететь на камни Голгофы, его рюкзак с ноутбуком упадет в океан, где его проглотит настоящая, живая белуха, и он таким образом благополучно сгинет в бухте Благополучия, а вместе с ним все коды управления Районом, который Альфа Омега так же благополучно успел перепрограммировать.

32

Когда же они от радости еще не верили и дивились, Он сказал им: есть ли у вас здесь какая пища? Они подали ему часть печеной рыбы и сотового меда.

Евангелие от Луки

Сухие тысячехвостые молнии, не проронив ни единой слезинки, будут хлестать Соловки, как светозарные юноши, которые с неба сошли на Секирную гору, чтобы высечь жену рыбака, оскорблявшую поселившегося здесь монаха Савватия в тот момент, когда он возносил хвалы и молитвы Господу.

Машенька недолго будет маяться в избушке Савватия. Встревоженная долгим отсутствием Альфа Омеги, она отважится наведаться в его келью, невзирая на свои разногласия с ржавым Савельичем.

Тихо войдя в монастырь, Машенька прокрадется в каменный коридор, где прошла молодость Альфа Омеги (которая на самом деле никогда не пройдет), где Савельич каждый год настаивал воронику, настаивая, что это отменное успокоительное, не хуже стабилизаторов, и тем же настоем споласкивал Альфа Омеге волосы, когда тот, замотанный в бамбуковое полотенце, возвращался из монастырской купальни и входил в их темную келью, где сам Савельич, тихоня, шурша за цинковым гробом, попивал свой отвар, вычитав где-то, что он хорош для общего укрепления организма и к тому же целебен при нервных нагрузках, а как же не быть нагрузкам, когда барин достался Савельичу неслухмяный, шальной, брыкливый, и сладу с ним не было отродясь.

В сыром, каменном коридоре из-под дверной щели будет сочиться тусклый, пугливый свет и такой же тусклый, неровный гул.

– Альфа Омега! Ты тут? – постучится Машенька.

Никто не откликнется. Но Машенька услышит определенно, что в келье кто-то есть, и кто-то там не один.

– Савельич! Открывайте!

Не дождавшись ответа, Машенька толкнет незапертую дверь. Тут же на нее хлынет странный запах – приятный, но странный – и какое-то странное пение – тихое, жалостное и торжественное – которого она никогда раньше