Концертмейстер - Максим Адольфович Замшев

Они гуляли с отцом весь день по сосновому лесу, где деревья росли на таком расстоянии, что в голову, склонную к образному мышлению, могло прийти, будто они ни при каких обстоятельствах не хотят касаться друг друга ни корнями, ни стволами, ни ветками. Отцу и сыну приходилось отмахиваться от назойливых комаров, иногда они выходили на берег залива, где отдыхающие создавали плотную череду тел, лежаков, надувных матрасов, одеял и полотенец, и чтобы пройти к воде, надо было проявлять изрядную осторожность, иначе обязательно наступишь на чью-нибудь руку или ногу.

Олег Александрович живо интересовался тем, как Арсений справляется с хозяйством без него, хорошо ли помогает ему тётя Зина, не сидит ли он весь день дома, что очень вредно летом, и не полна ли квартира комаров по ночам.

Арсений успокоил его. Ещё сказал, что находит его отдохнувшим и с нетерпением ждёт его возвращения.

В одном из летних кафе они угостились отменным шашлыком.

Также Арсений не умолчал о звонке Льва Семёновича. Олег Александрович немного нахмурился, но, когда Арсений предложил ему в августе вырваться в Москву и встретиться со старым Норштейном, он просиял, хоть и ничего не сказал – просто кивнул.

На прощание они крепко обнялись, что делали крайне редко.

К станции он пришёл минут за пятнадцать до прихода электрички. Сел на скамейку на перроне. Задумался.

С Леной они ни о чём не договаривались. Это было и не нужно. Но он не сомневался, что следующая их встреча произойдёт очень скоро. Что-то, существующее независимо от их желаний, планов и помыслов, обрекало их на любовь, и это что-то, скорее всего, было неправильным, опасным, разрушительным, но от этого не менее пленительным. Копаться в этом сейчас не требовалось, это всё испортит, убеждал себя Арсений.

Рядом присели два не очень опрятных мужика и задымили папиросами от одной спички. Воздух наполнился едкой горечью табака. Разговор их, внешне вполне добродушный, состоял целиком из матерных слов. Как догадался Арсений, речь шла о тёще одного из курильщиков, которая жила в Стрельне и оттуда занималась постоянным вредительством.

Арсений постарался в вагоне приземлиться на лавку от них как можно дальше.

Но это не помогло.

Матерщинники, как выяснилось, взяли с собой большую банку пива и, как только электропоезд плавно отплыл от перрона, принялись хлестать утоляющий жажду и туманящий мозги напиток. С каждым глотком они говорили всё громче и матерились всё более агрессивно. Недалеко от них расположилась молодая пара. В какой-то момент девушка сделала замечание нарушителям спокойствия пассажиров электрички, но те в ответ покрыли её от всей своей пролетарской души. Арсению стало не по себе. Очевидно, назревал скандал. Мужчина поднялся, не спеша приблизился к мужикам и попросил их извиниться. Один из них встал и прохрипел:

– Проваливай отсюда, козёл.

Молодой человек тоном, не предвещавшим ничего хорошего, повторил свою просьбу.

– Вали отсюда, дятел! Ты что, не понял, – услышал он в ответ.

Девушка подскочила к своему спутнику, вцепилась ему в рукав, нервно потянула назад, приговаривая:

– Не связывайся. Скоро уже приедем.

Но он отпихнул её довольно резко, так что та сразу умолкла и сняла очки. Не медля ни секунды, парень со всей силой ударил одного из мужиков ногой по лицу. Тот аж взвизгнул от боли. Второй подскочил, но тут же получил ногой под дых, после чего скривился и повалился обратно на лавку. Банка разбилась, и пиво, похожее на мочу, потекло по проходу. Арсений больше не был в состоянии выносить это зрелище, встал и отправился в другой вагон. Другие пассажиры уже сбежались к месту схватки, где парень тянул заливающегося кровью мужика за волосы и требовал извиниться.

– Перестаньте! Оставьте его! Хватит!

Это последнее, что слышал Арсений перед тем, как закрыл дверь тамбура.

Уже дома он уговаривал себя, что парень прав, что по-другому с такими хамами нельзя, но всё же немотивированная в полной мере жестокость ранила воображение, и, хоть он гнал от себя недавно увиденное, зрелище разбитого в кровь человеческого лица просто так не сдавалось и не забывалось.

До возвращения из санатория отца Лена заходила к нему каждый день. Иногда оставалась надолго, разнежась, погружаясь в задумчивость, ведя себя так, как будто ей и не надо никуда уходить, иногда быстро убегала, не теряя ни на секунду решительной порывистости, двигаясь экономно и расчётливо. В этих случаях он не спрашивал, куда она спешит, а она ничего не объясняла.

Никаких обид!

Они существовали в те дни фантастически слаженно, как безупречный музыкальный дуэт или теннисисты в парном разряде.

О будущем не говорили. Будущее им сейчас было ни к чему.

Белые ночи постепенно покидали город. Сначала на закате очертания домов приобрели не явную прежде чёткость, потом в середине белого длинного марева возникало крошечное тёмное пятно и, день ото дня нарастая, расширилось до полноценной ночи, освещаемой не таинственным сиянием, а гордыми городскими фонарями и лампами в окнах любящих ночные посиделки горожан.

Через несколько дней после приезда отца Арсений напомнил ему о его обещании съездить с ним в Москву. Олег Александрович вздохнул, потом поморщился, но, поймав выжидательный взгляд сына, овладел собой:

– Когда ты хочешь ехать?

– Да хоть завтра, – обрадовался Арсений.

– Ты уверен, что Лев Семёнович не оповестит о нашем визите тех, кому о нём не нужно знать? – Храповицкий-старший быстро и нервно почесал затылок.

– Не сомневаюсь. Мы встретимся только с ним. Он как раз обещал сегодня позвонить. Так что если ты возьмёшь трубку, поговори с ним. Он будет рад.

Арсений видел, что отец уже смирился с необходимостью ехать в Москву.

Оба они понимали, что старый Норштейн звонит, только если остаётся дома один, и что самим связаться с ним по телефону и сообщить о своей поездке они не могут, рискуя нарваться на Светлану Львовну. Но не обсуждали это.

Фигуры умолчания спасительны для них. Они залог того, что отец и сын всё выдержат, не дадут прошлому ничего разрушить из построенного ими вместе уже после их бегства из Москвы.

– Ну, тогда надо брать билеты, – деловито произнёс Олег Александрович. – Всё это очень кстати. Мне как раз надо заскочить в журнал «Вопросы литературы», забрать кое-что. Представляешь, мой усердный аспирант, помнишь, я тебе рассказывал, тот, что по прозе Пушкина защищается, договорился с Валей Непомнящим, чтобы тот ему оставил какие-то свои изыскания. Парнишка далеко пойдёт. Он сам собирался в Москву. А тут такой случай. Прокатимся, как говорится, с ветерком.

Отец говорил так убеждённо, что Арсений почти поверил ему.

Хотя на следующий день, когда вернулся